то говорила я,
Что наши чувства сильнее, чем у
Тех других, что притворяются
Беспечными и с легкою душой.
Мы были пламенем, пылающим в сердцах,
чистым и вечным, негасимым,
И те горячие прикосновенья,
Что чувствую я до сих пор
Внутри.
И та поэзия в дыхании,
И луна в твоих глазах, что отражалась
На моей коже в каждом твоем взгляде,
На губах,
И показала: то, что было между нами,
Пришло из мира не сего.
Нас с тобою было так много,
помнишь?
Айла Даде
Некоторые воспоминания остаются с нами навсегда
Первое, что я вижу – Скалистые горы.
И так было всегда: когда я вставала с постели и смотрела в окно, когда выходила из дома. Скалистые горы, куда ни глянь.
И первый, о ком я думаю тут, дома, в Аспене, – Уайетт.
Уайетт Лопез. «Тот самый, который разбил мне сердце», – могла бы сказать я, но это было бы неправдой. Он не просто его разбил – это слабо сказано. Невозможно описать словами, что именно он с ним сделал.
Начни я кому-нибудь рассказывать о том, что случилось, мне пришлось бы заткнуть уши и каким-то образом отключить сознание, чтобы не пришлось это слушать самой. Когда я об этом думаю, события снова оживают перед глазами, а потому я не хочу об этом вспоминать – ни сейчас, ни потом.
Но я все равно расскажу, иначе я не могу.
Уайетт Лопез был для меня всем. Я говорю так не просто потому, что меня это разрушило, и мне его не хватает, а потому, что так оно и было. Мы были одержимы друг другом – не в каком-то поганом, токсичном смысле, нет. Мы помешались на своей любви, оба, и, честно говоря, прекрасней этого нет ничего на свете – еще бы, безоговорочная любовь, помноженная на два, лучше не бывает. И именно поэтому было так больно, так раздирающе больно, когда он достал свое достоинство перед Гвендолин, будто она – это я; «Ой, ну, вот так вот вышло, бывает, ничего страшного, перепутал».
Порой воспоминания бывают не просто плохими, а дерьмовыми.
Я уехала, потому что не могла больше думать, у меня не осталось мыслей и чувств, потому что во мне бурлило слишком много эмоций, злости и… Уайетта.
То видео. Видео, на котором мой Уайетт стоит в темной комнате: широкий торс, мускулистые руки. Я наблюдала, как он, пошатываясь, смахнул вазу с прикроватной тумбочки, и она разбилась об пол, а потом он каким-то образом упал на кровать, на эту самую кровать с постельным бельем с оленями, видом на Аспенское нагорье и сияющей над головой луной – яркой и ясной, слишком прекрасной для такого момента. А потом я увидела ее, Гвендолин, которая, видимо, думала, что она – это я; как она лежала в постели и раздвигала ноги, а потом хоп! – она уничтожила мою жизнь, и он уничтожил мою жизнь. И все, не осталось ничего, кроме боли, ненависти, печали, злости и любви… Любви? Какого черта? Почему, почему, почему?
И вот я снова здесь. Вернулась к истокам. Двери аэропорта Аспена распахиваются. Я делаю глубокий вдох, чувствуя, как ледяной воздух обжигает легкие, и сую руки в карманы куртки с подкладкой. Устало тру глаза. Уснуть в самолете было невозможно. Мой вялый мозг благодарит меня за похвальную идею заказать ночной рейс.
Прошел почти год с тех пор, как я приезжала сюда в последний раз. Я всего лишь провела здесь Рождество, но эти две недели привели к тому, что последующие десять месяцев я пыталась стереть из памяти лицо Уайетта. Его черты слишком эстетичны, слишком красивы, чтобы казаться обычными: маленькая щель между резцами, ямочки на щеках, прическа – дикая и растрепанная сверху, короткая по бокам, которая каждый день идеально лежит, хотя кажется, что с ней такого добиться невозможно.
Ничего не вышло. Его лицо по-прежнему со мной. Прямо перед глазами. Прошло два года с момента нашей встречи, но он все время рядом, хотя его тут нет.
Безумие, правда?
– Ариа!
Я отвожу взгляд от внушительной горной гряды Сноумасс и поворачиваю голову направо.
Там стоит Уильям, прислонившись спиной к своему небесно-голубому пикапу «Форд». Он идет ко мне и раскидывает руки в широком объятии. В этом весь Уильям. Сотрудник администрации Аспена. Самый сумасшедший житель нашего города с самым большим сердцем, которое только можно себе представить. Очень любит обниматься. Будь его воля, обнял бы весь большой мир. Он всегда говорит, что на этой планете слишком одиноко, миру нужна любовь и люди, готовые ее дарить. «Как же он прав», – думаю я, а потом снова вспоминаю Уайетта, черт бы его побрал.
Я улыбаюсь:
– Привет, Уилл.
Его усы царапают мне щеку, когда он крепко меня сжимает. Он пахнет так же, как и раньше: старинной мебелью и лошадьми.
Он отстраняется и берет у меня чемодан с сумкой, чтобы поставить их на багажник.
– Я хотел приехать