он ткнул пальцем, – нам безумие.
– Да за что же? за что? – вскричал я в бешенстве.
Он нахмурился еще больше:
– О себе-то я знаю за что. Она, брат, с меня кровь свою взыскивает. Пятна-то там, в квартире, закрашены или нет?
– Не знаю… она тоже спрашивала о каких-то пятнах.
– Вот-вот… Это когда я сказал ей, что хочу жениться, а она – как хочет: либо пусть на родину едет, либо я здесь выдам ее замуж за хорошего человека… А потом прихожу из суда, и она лежит, и полчерепа нет… И мой револьвер… А подоконник, пол – красные: кровь и мозг…
Мы помолчали.
– Хорошо. Она тебя любила, ты ее бросил, она тебе мстит – это я понимаю. При чем же здесь я-то, посторонний человек?
– А к тебе, брат, я ее послал. Я давно ее молил, чтобы она перестала меня истязать. Что, мол, тебе во мне? Ты меня всего иссушила. Я выеденное яйцо, скорлупа без ореха. Дай мне хоть умереть спокойно, уйди! Она говорит: уйду, но дай мне взамен себя другого. Сказываю тебе: молода, не дожила свое и не долюбила. Я и послал к тебе.
– Да почему же именно ко мне, а не к Петру, Сидору, Антону? Как ты вспомнил обо мне? Откуда ты узнал, что я живу на твоей квартире? Ведь мы с тобой почти чужие люди, встречались раз-два, много три в год… Почему?!
Петров бессмысленно качал головою и бормотал:
– А я, брат, и сам не знаю почему.
Он поднял на меня глаза и засмеялся.
– Алексей Леонидович Дебрянский, Плющиха, дом Арефьева, квартира № 20! Квартира № 20, дом Арефьева, Плющиха, Алексей Леонидович Дебрянский! Дебрянский! Дебрянский! – зачастил он громко и быстро.
– Что это значит?
Он ответил мне таинственным взглядом.
– Две недели, брат, так-то стучит… вроде телеграфа…
– Кто стучит?
– А вон там…
Петров кивнул на изразцовую печь в углу у входа.
– Мудрецы здешние, доктор с компанией, говорят: сверчки напели. Отчего же они мне напели о Дебрянском, а не о Петре, Сидоре, Антоне, как ты сказал? Кто их научил? Хорошо! Пускай сверчки, я согласен и на сверчков, – да научил-то, научил кто их?
Петров подозрительно покосился на двери и нагнулся к моему уху:
– А я знаю: сила, брат, сила научила… та, невидимая, то, что всего сильнее и страшнее. Ты вот Анны испугался. Анна – что? Анна – вздор: форма, слепок, пузырь земли! Анна – сама раба. Но власть, но сила, которая оживляет материю этими формами и посылает уничтожать нас, – that is the question![31] Ужасно и непостижимо! И они – пузыри-то земли не отвечают о ней. Узнаем, лишь когда сами помрем. Я, брат, скоро, скоро, скоро… И из меня тоже слепится пузырь земли, и из меня!
Он таращил глаза, хватал руками воздух и мял его между ладоней, как глину. Меня он перестал замечать, весь поглощенный созерцанием незримого мира, который копошился вокруг него…
«Лепкий воздух, живой», – с отвращением вспомнил я и задрожал, поймав себя на том, что, повторяя жест Петрова, сам мну в руках воображаемую глину… И, в слепом ужасе пред этою заразою помешательства, я убежал от больного.
Сергей разузнал прошлое нашей квартиры.