лес. Вспомните детство, юность. Представьте капли. Кап. Кап. Кап. Лучше?
– Лучше, – выдохнула она.
– Теперь представьте какой-нибудь нудный процесс. Будто вы на машинке печатаете. Или варежки вяжете. Пропалываете огород. Да-а-а… Вырываете сорняки с корнями, а они между пальцами давят. Чуть ли не режут. А земля под ногти лезет. Влажная земля, прохладная. Всё. Постепенно возвращаемся в действительность. Представляем меня. Рваный плащ, проседи, плешь. Всё?
– Всё, – сказала Люда и, открыв мокрые глаза, шмыгнула носом.
Гомозин молча смотрел на неё и улыбался.
– А мы ведь с вами действительно встречались. Ещё в детстве. У озера…
– Ну ладно, пойдёмте в беседку, – перебила его она и, слегка улыбнувшись, нежно подтолкнула его. – На сегодня хватит истерик.
Николай Иванович, когда Люда с Гомозиным вошли в беседку, что-то активно изображал жестами, а Света, искренне выпучив удивлённые глаза, ахала.
– Что, Николай Иванович, – обратился к старику Гомозин, – про МММ рассказываешь?
– Накурились? – спросил в ответ он.
– Мама? – Света уставилась на Люду, когда та уселась на своё место, совершенно забыв про рассказ Николая Ивановича.
– Что? – шмыгнула она носом.
– Чего случилось? – тихо спросила Света, щекой ощущая взгляд Гомозина (она не стала пересаживаться, и он сел на её место).
– Это я её до слёз довёл, – виновато прощебетал Егор Дмитриевич.
– Он преувеличивает, – сразу поспешила объяснить Люда.
Николай Иванович гневно посмотрел на Гомозина.
– Ты чего, Егор, обалдел? – грубо спросил он.
– Это у меня нестабильная психика, – всё продолжала оправдывать Егора Дмитриевича Людмила. – Он ничего не сделал. Просто рассмешил.
– Рассказал страшную историю, каюсь, – сказал Гомозин, обращаясь к Свете. – И уже сто раз извинился и двести раз проклял себя.
– Что за история? – спросила Света.
– Про массажиста… – начал было говорить Егор Дмитриевич.
– …и про боли в спине, – закончила за него Люда.
– Точно всё хорошо? – спросил её старик. – А то мы быстренько перевоспитаем. – Было видно: он сильно охмелел.
– Всё прекрасно, – убеждала Люда. – Вы кушайте лучше мясо, пока не остыло. Давайте я вам положу.
Гомозин выпал из обсуждения и задумался. Семья, сперва показавшаяся ему крепкой и сплочённой, по-видимому, была таковой только номинально. Люда, выглядевшая заботливой матерью и доброй хранительницей очага, на деле скрывала грязную тайну от своих родных и, видимо, с каждым днём сокрытия становилась всё психопатичнее, подозрительнее и всего боялась. В детстве, когда он следил за тем, как Миша её обнажает, Гомозину казалось, что она идеал чистоты и женской нежности; теперь же этот образ трансформировался в грязную гедонистку и лгунью. По всей видимости, у неё было много мужчин, помимо Миши, раз она не помнит внешности любовника. «Зачем, – думал он, – стоило связывать себя союзом с мужчиной, которого, по-видимому,