Или за басурманина держишь?
– Господь с тобой, – Василько перекрестился и присмирел, – нашенский человек, православный…
– Ты, Снегов, что на это скажешь?
– Мне все равно, какой ты веры, – холодно ответил послушник. – А что за человек, пока не понятно. Поживем, увидим.
– Знаешь, Савва, что я сейчас вижу? Нет? – Карий указал рукою наверх. – Ты посмотри на небо…
Над деревянными куполами храма кружили вороны, поблескивая в лучах пробуждающегося солнца нательными крестами…
Сани невесты, запряженные вороным конем, остановились возле храма, вздрагивая десятками шаркунцов – отгоняющих лихо многоголосых бубенчиков.
– Василько, ты почему сам за невестой не поехал? – еле слышно прошептал Савва.
– Дом-то ее черте где, – казак махнул рукой, – отец занедужил, вот приехать и не смог. В Орле-городке только повенчаемся, а свадьбу гулять в Канкоре станем. Долго ли, отсюда всего верст шешнадцать будет.
– Там бы и обвенчались…
– Ты что! – Казак вытаращил глаза. – Орел, почитай, строгановская столица на Камне, и мой дом теперь тут! Да и батюшка благословил здесь начать…
Невеста проскользнула вместе с кучером и Белухой в церковь.
– Пора и нам. – Савва подтолкнул казака. – Пошли же скорее…
– Без меня все равно не начнут, – довольно улыбнулся казак. – И обручиться, и повенчаться успею! Погодь, постоим здесь маненько, вдруг сам Григорий Аникиевич на мою свадьбу пожалует!
В храме было темно и тихо: только голос священника, дыхание присутствующих да доносящийся с улицы беспокойный трепет шаркунцов. Поблескивали огоньки редких свечей, пахло сыром и пирогами, совсем как в детстве, так что Василько, закрыв глаза, буквально ощутил себя в родной избе, где с трудом мог залезть на лавку, где запросто умещались пятеро братьев и сестер. В доме, на стенах которого жили вырезанные батюшкой диковинные райские птицы с женскими лицами, а сверху денно и нощно светили рукотворные царь-солнце и царица-луна.
«Господи, словно в раю!» – Василько открыл глаза.
В колышущейся светотени казак увидел выходящего из царских врат священника в праздничных ризах. Он шел с крестом и Евангелием, читая молитвы, слова которых Василько никак не мог разобрать.
«Чудно, слушаю и ничего не разумею! – Василько посмотрел на Савву, затем – на Карего. – Ей-богу, чудно! Внемлют каждому азу, лбы крестят, я же ни слова понять не могу!»
Священник положил крест и Евангелие на аналой, протянул обручающимся свечи и начал обмахивать кадилом. Курящийся ладан странно напомнили клубы самопальных выстрелов, и даже в высоком голосе священника звучал свист летящих пуль, слышался визг басурманской брани. Василько оттер испарину и спешно перекрестился.
– Имаши ли, раб Божий Василий, произволение благое и непринужденное взятии в жены сию рабу Божию Акулину, ею же перед собою зде видеши?
– Имею, честный отче! – словно в полусне ответил Василько.
Подали