стаканчик, посидишь, радио послушаешь. Хорошо… Кому мешал Сашка? Молодой был, как ты. Дурной. Говорил ему, уймись, не шали. Служи тихо, ходи по уставу. Дурак. Не послушал. Стал рапорта писать. А его рапорта, кто кроме Кума читал? Вот и пропал Сашка. Не сообразил, как себя вести надо. А ты меня слушай. Ты на ус мотай. Нет усов, мотай на уши. Усы вырастут, перемотаешь. С начальством не спорь. Как велят, делай. Понял?»
Витя согласно кивнул головой.
«Не будешь высовываться, доживешь до пенсии. Как я, – продолжал наставления изрядно захмелевший комендант, – Я всю жизнь не высовывался. Никуда не лез. Есть обязанности – исполняю. Нет обязанностей – сижу тихо, ни во что не суюсь, носа из норы не показываю. Тут все просто. Это же армия. Кто выскочил, того и прикончили. Вас там в училищах этому учат?»
Благодарный слушатель отрицательно покачал головой.
«Вот это и плохо, что вас там жизни совсем не учат. Учат только по уставам шагать, да книжки читать. А жизнь она шире. Почему вот Сашку не научили? Был бы сейчас живой Сашка. Эх, Сашка, Сашка, Сашка – голова дурашка, сидел бы сейчас тут, с нами. Тебе бы он понравился. Хороший паренек. Веселый. Это все я, дурак, виноват. Не остановил вовремя. Нужно было сразу сообразить, чем дело тут пахнет. Сразу, как Пашка пропал. Вот был человек. А я не сообразил. Вот и получи. Та тебе, безмозглый старикашка, – стукнул себя кулачком по лбу, – Но теперь – стал ученый. И потому ты меня, сынок, слушай. Не хочу снова грех на душу брать, – прапорщик наклонился вплотную к молодому лейтенанту и таинственно прошептал тому в самое ухо, – Здесь творятся странные вещи. Никогда не соглашайся на обследование. Пропадешь. Подменят. Понял?»
«Как это подменят?» – удивился Витя.
«Так и подменят. Всех уже подменили. Нормальные же все были мужики. Я же их всех хорошо помню. Мы же с ним сколько лет уже тут сидим на одной кочке. Все было путем. А тут, как оттуда пришли, так все, полный абзац. Не те. Понимаешь. Не те. Морда та, а человек другой. Не тот. Не тот, что был раньше. Разок, только разок сходят в его логово и все. Уже не те. Что они там с ними делают? Я не знаю. Не ходил. Хотя звали. И не один раз. Приходи мол, посмотрим, послушаем. Смекнул. Не пошел. Прикинулся шлангом. Хотя у меня желудок. Все знают. Понимаешь, слабый. Не знаю, как с ним до пенсии дотянуть. Болит зараза три раза на дню. И понос. Понимаешь, замучил меня понос. Каждое утро. Как чаю попью, так сразу понос. Ты, главное, не ходи туда, понял? Даже если пошлют. Даже если прикажут. Сам потом себя не узнаешь…» – прошептал напоследок и рухнул с полки на пал. Пустая бутылка выкатилась из раскрытой руки и, робко позвякивая на неровных стыках половиц, погрузилась в темный уголок кладовки.
Лейтенант попытался приподнять обмякшее тело уснувшего мужичонки, но потом счел за благо оставить того на месте. Куда тащить пьяного прапорщика он понятия не имел. Лишь подложил ему под голову подушку, взятую в верней полки, и осторожно