и широкий зритель его посмотрит и что-то обязательно поймёт – не о Марине даже и не об искусстве перформанса, а о себе самом, о своей боли, жизни, любви.
Симпатичная проводница, улыбаясь, смотрит что-то в смартфоне. Она так вежливо приветствовала пассажиров, так заботливо предлагала им кофе и чай. А широкие окна поезда настолько чисты, словно их и нет вовсе, кресла такие мягкие и даже пахнут чем-то свежим, и это ведь любовь, настоящая любовь, только она способна вдохновить на такое, на скорые поезда, ведь кто-то же их придумал, кто-то создал, кто-то привёз в страну, организовал движение, чтобы теперь люди тратили не три часа до посёлка Жаровни, а всего каких-то восемьдесят минут. Ведь и нет ничего больше, только человек для человека, и это счастье, истинное счастье найти свой способ стать таким человеком для людей, быть частью важного, большого, значимого!
Да, Джульетта кричит на Давида, но это у них такие отношения, Джульетта понимает, что Давиду это нравится, а на Аню Джульетта кричать не будет. Джульетта полюбит Аню точно так же, как любит Давида, и даже сильнее!
2.
Аня в прихожей родительского дома. Прислушивается. Еле слышные вибрации голоса отца и заполняющие всё пространство высокие нотки матери. Аня стоит в прихожей, не снимает одежду, не разувается. Нет, она слишком устала, чтобы куда-то идти. Можно позвонить подруге или засесть одной в какой-нибудь кофейне, но смысл? Всё равно придётся вернуться домой, всё равно тут живут
они
Как можно тише Аня стягивает куртку, надеется прошмыгнуть в свою комнату незамеченной, невидимой.
– Хорошо, Лёш, я поняла, я услышала тебя. Делай всё сам. Как жили в говне десять лет, так ещё столько же и поживём. Да, хорошо, конечно. А, Аня, – мама пролетает мимо и закрывается у себя.
Могло быть и хуже. Аня моет руки в ванной комнате, из-за которой, скорее всего, они и ругались. Уже давно пора переложить плитку, заменить шкафчик и раковину, да и саму ванну неплохо бы тоже заменить. Мать готова вызывать мастеров и затевать ремонт, деньги же есть. Но отец не доверяет никаким мастерам. Ванная ждёт своего времени, сколько Аня себя помнит.
Аню влечёт закрытая дверь материной комнаты. Ладонь сама надавливает на ручку.
– Я зайду? – у Ани в руках чашка с чаем и блюдце с бутербродом.
– Да, дочка, конечно, – глаза мамы опухшие, голос еле слышен.
Аня садится на диван, отхлёбывает чай. В телевизоре женщины кричат друг на друга, а ведущий их подстёгивает, чтобы кричали громче.
– Аня, я так не могу.
Аня-вся-внимание обращается к матери.
– Мам, ну отремонтируете вы эту ванную.
– Как? Он же ничего не даёт сделать, – мать тянется к упаковке с бумажными платочками, кажется, кольца сейчас свалятся с её истончённых пальцев в бледных веснушках.
– Ничего не даёт. Живём в говне. Ничего не могу сделать. Хорошо, что ты хоть у меня есть, Анют. Хоть ты меня послушаешь и поддержишь.
Аня обнимает маму. Сколько раз уже была ровно такая же ссора с отцом, ровно те же