проводит ночь именно там, а затем, уже утром, их доставляют в отдел.
Сим невозмутимо сообщил:
– Я посетил ее прошлой ночью.
Он не делал никаких записей. При нем не было ни блокнота, ни ручки. Несколько минут он постоял в застекленном зале ожидания, где в черных рамках висели фотографии полицейских, погибших при исполнении задания.
– А сколько в среднем их погибает в год?
Затем он пожелал осмотреть мой кабинет. Так уж случилось, что именно в это время рабочие затеяли там ремонт. Я временно занимал кабинет на антресольном этаже, представляющий собой яркий пример старого канцелярского стиля, с неизменной пылью, массивной мебелью из черного дерева и печью, растапливающейся углем, – их и сейчас еще можно встретить в зданиях некоторых провинциальных вокзалов.
Именно в этом кабинете я начинал свою карьеру, именно здесь я просидел пятнадцать лет, работая инспектором, и признаюсь, что до сих пор испытываю нежные чувства к этой большой печи. Зимой я любил набивать ее до отвала углем и смотреть на раскаленный красный чугун.
Это была не столько моя причуда, сколько маленькая хитрость, уловка. Посреди трудного допроса я вставал и начинал медленно перемешивать угли, затем с грохотом подкидывал полную лопату топлива, и проделывал все это с таким простодушным видом, что допрашиваемый был совершенно сбит с толку и не мог оторвать от меня глаз.
И хочу вам признаться, что, когда я переехал в свой новый, современный кабинет, оснащенный центральным отоплением, я не раз с грустью вспоминал о моей старенькой печке, но даже и не подумал просить разрешения – мне бы все равно отказали – забрать ее с собой.
Я приношу извинения, что столь подробно останавливаюсь на таких мелочах, но я и сам еще толком не знаю, куда выведут меня мои записи.
Гость внимательно осмотрел мои трубки, пепельницы, часы из черного мрамора, стоящие на камине, маленькую эмалированную раковину за дверью и полотенце, которое всегда пахло мокрой псиной. Он не задал ни единого вопроса, касающегося работы. Казалось, что документы интересовали его меньше всего.
– Если мы поднимемся по лестнице, то попадем в лабораторию.
Здесь он тоже рассеянно окинул взглядом частично застекленную крышу, стены, пол, манекен, которым мы пользуемся для восстановления некоторых деталей преступления, но его не заинтересовала ни лаборатория сама по себе, ни сложная аппаратура, с помощью которой здесь проводились исследования.
По привычке я хотел дать некоторые объяснения:
– Увеличивая примерно в сотни раз любой письменный текст и сравнивая его…
– Я знаю. Знаю.
И в этот момент он, будто между прочим, спросил меня:
– Вы читали Ганса Гросса?
Я никогда раньше даже не слышал этого имени. Впоследствии я узнал, что речь шла об австрийском следователе, который в 1880 году основал первую кафедру научной криминалистики