выдаю заготовленную фразу. В конце, прада, сбиваюсь и, наверное, выгляжу мямлей. Но сказала же!
Ах, вот как? Не любовницей?! Кем же ещё? Я так настроилась именно на это, что теряюсь, лихорадочно перебираю всякие другие варианты, но не нахожу. И тут, как молотом по голове: «рабыней»!
Перехватывает дыхание, ловлю воздух, и в голову сразу лезут всевозможные книжные рабыни, от древней Греции до рабыни Изауры. От этого раскатистого слова у меня в детстве замирало сердце и сводило живот. Когда читала по ночам, с фонариком под одеялом, «Анжелику», то особенно потрясла сцена, где её выставили на аукционе и раздели перед полным залом мужчин. Представляла себя на её месте, – становилось жутко и в то же время сладко загоралось и тяжелело внизу живота. А сцена, когда её наказывали плетью на виду у всех! Воображала, как это стыдно и, наверное, очень больно. Боль и кровь мне не нравились, но от мысли, что и я могла бы стоять вот так, привязанная к столбу, становилось горячо между ног. И теперь так же крепко сжимаю бёдра, – как тогда в детстве.
А он спокойно вещает про самый обычный договор, и слово-то подобрал – «обычный», как будто все вокруг такие договоры подписывают по сто раз на дню! Будет пользоваться мною как хочет, да ещё и наказывать! Вдруг всё стало на свои места: так вот кто он – садист!
А он спокойно так отвечает, что не садист, а просто-напросто доминант-мастер. Доминант – это вроде того психопата с комплексами и словесным недержанием, из книжки про серость? Но этот на психопата не похож. Ну конечно, он ведь «мастер»! Интересно, это как? Дипломированный доминант-профессионал? Как с английской учёной степенью «Master of Arts (MA)»? Тогда выходит «Master of Domination (MD)»? Закончил магистратуру по поркам? И он что, бить меня собирается?
Становится страшно, а он ещё и юлит: не отвечает на вопрос прямо, а переводит всё на мышек-крысок. Ах, вот оно что: он со мной играет как кот с мышью. Как же я раньше не поняла!
Как ни странно, от этой мысли немного успокаиваюсь: может быть у него просто игра такая – стебаться, ну, шутить так. Хотя вряд ли, – серьёзно так разъясняет, что мышек, вроде меня, он не бьёт, только наказывает. И тут до меня доходит, чего ради он взялся мне тогда джинсы отряхивать! Да он просто задницу мою пробовал, примерялся. Видно, подошла, – его размер!
Меня, конечно, наказывали в детстве: отчитывали, мультики не разрешали смотреть, бывала и в углу, но ни мама, ни папа ни разу не наказывали меня физически. Правда, была у нас в классе одна девочка, тихая такая, из неблагополучной семьи. Она мне однажды по секрету призналась, что отчим её наказывает, – бьёт ремнём. И не просто бьёт, а заставляет при этом раздеваться догола и долго стоять в углу на коленях с красной битой попой. В туалете показала полоски от ремня. Мне было жутко, но очень интересно: представляла как бы это было, если бы папа заставил меня раздеться и выпорол ремнём, или отшлёпал. От этого замирало сердце и, как с Анжеликой, загоралось внизу. Со временем научилась гасить этот огонёк рукой, было и стыдно, и сладко одновременно. Ловлю себя на мысли, что и сейчас это делаю,