отказались от нее? Многие девочки здесь придумывали себе подобные истории и, как и Маргерита, не теряли надежды, что когда-нибудь родители заберут их отсюда. Сама она уже почти не помнила другой жизни, помимо Пиета. Ее воспоминания детства были смутными и выцветшими, как ткань, которая после многократной стирки утрачивает свой первоначальный цвет и превращается лишь в бледную тень себя самой.
Она знала только, что женщина по имени синьорина Леонелли привела ее сюда, заплатила за ее проживание и обучение, и что однажды она предложит ей место служанки в своем доме.
– У синьорины Леонелли тебе придется работать не покладая рук, – заметила однажды повариха, глядя, как Маргерита чистит кухонные ножи речным песком. – Она не терпит нерях и лентяев в отличие от меня.
Когда, закрыв глаза, Маргерита пыталась представить себе синьорину Леонелли, то на память ей, в первую очередь, приходили золотисто-рыжие волосы, глаза, как у львицы, да сладкий голос, говорящий:
– Я тебя съем.
– Может, она забыла обо мне. Все-таки прошло уже столько времени.
Елена ласково дернула ее за косичку.
– Она наверняка заплатила кругленькую сумму за то, чтобы тебе не стригли волосы, а заплетали их в косы. Всякий раз при виде тебя сестра Эугения недовольно кривится.
– Это все зрелище рыжих волос на красной форме, – заявила Кармела. – Я тоже морщусь, когда вижу их.
– Ах, если бы я могла убежать отсюда, – вскричала Маргерита. – Я бы уехала в Феррару или Флоренцию и постаралась бы спеть как можно лучше, когда мимо проезжал бы герцог. Разве не Фердинандо де Медичи услышал, как поет в Риме одиннадцатилетняя девочка, и взял ее с собой во Флоренцию для дальнейшего обучения? А ведь мне уже двенадцать, и меня долго учили музыке.
– Нет такого герцогства, которое не приняло бы тебя с распростертыми объятиями, – заверила ее Елена. – Сейчас это очень модно – иметь concerto delle donne[79]. Я слышала, даже в Риме есть такой, несмотря на все запреты папы.
Елена всегда знала все последние новости музыки за пределами их маленького унылого мирка; ее учил маэстро, три-четыре раза в неделю приходивший в лечебницу, чтобы давать уроки старшим девочкам.
– С виллы куртизанки сбежать гораздо легче, чем отсюда, – предположила Зита. – Тебе просто нужно постараться, чтобы она не продала тебя кому-нибудь раньше.
– Но мне всего двенадцать, – сказала Маргерита.
– Прекрасный возраст для некоторых, – заметила Зита.
– Не пугай ее раньше времени, – упрекнула подругу Елена. – Сестра Эугения никогда не допустит, чтобы девушек из Пиета продавали в бордели.
– Готова спорить на что угодно, она и не на это согласится, если заплатить ей хорошенько, – возразила Зита. – Сестра Эугения хочет построить в церкви новые хоры. Она безумно ревнует к новой церкви в больнице Инкурабили[80].
– Давайте больше не будем говорить