небось, потеряла уже внучку. Она никогда не ругала Ульяну за ее отлучки. Знала, старая, что не ради баловства девочка в лес, да к реке убегает, вот и не ворчала.
Подходя к своему дому, который стоял на самом краю леса, Ульяна приметила чужаков, идущих из центра деревни к их дому. Высокий старик с седой бородой, чуть ли не до пояса, опирающийся на толстую, корявую деревянную клюку, да молодой чернявый отрок, чуть постарше самой Ульяны. Девочка умерила шаг, а потом и вовсе за рябиновым кустом схоронилась. Слава о бабке Аглае далеко летела по Сибири. К ним даже и из города люди, кто конными, кто пешими, вон, как эти двое, шли. Кого вылечить, кому беду отвести. Да мало ли у людей невзгод всяких, да горестей по свету было! Но, почему-то, именно эти двое вызвали у девочки какое-то волнение. Сердце вдруг застучало, запрыгало часто-часто, словно зайчонок, от лисы убегающий. Уле показалось, что над этими двумя, словно облако черное тянется шлейфом. Ох, не к добру это! Но сидеть в кустах она не собиралась. Обошла кругом, и огородом прошмыгнула в амбар, а оттуда юркой мышкой проскочила в сенник.
Пришлые остановились у прясла. Старик громким зычным голосом позвал:
– Хозяева… Есть кто?
Дворовая собачонка по кличке Лейка, лохматым комком выкатилась из-за угла дома и со звонким лаем кинулась к калитке. Из загона, гремя пудовой цепью с достоинством вышел лохматый Волчок палевой масти, огроменный пес с медвежьей башкой, и утробно зарычал. Уля и упомнить не могла, когда слышала, как Волчок гавкает. Он всегда только рычал, да и то, на чужих или когда дикого зверя поблизости чуял. Зато Лейка лаяла за двоих. Ее звонкий голосок, почитай, на всю деревню слышен был. А тут случилось дивное. Собачонка подскочила к калитке, и вдруг замолчала. А потом, поджавши хвост, попятилась назад и тоненько заскулила. А пришлые даже слова ей не сказали, даже клюкой не отмахнулись. Просто стояли и в ожидании хозяев, смотрели на двор. Ульяна заметила, как по губам молодого пробежала змеиная ухмылка. Но старый ему что-то сказал коротко, и опять лицо парня сделалось спокойным и почти равнодушным.
Из мастерской вышел отец, и, вытирая руки старой, но чистой тряпицей, неспешно двинулся к калитке. Лейка тут же спряталась за его ноги и выглядывала оттуда, испуганно тараща на чужаков свои темные глазенки-бусинки. Пришлые о чем-то коротко перемолвились с тятенькой, вроде, как просили о чем-то. Отец кивнул, словно соглашаясь, и обернувшись к дому громко позвал:
– Ульяна!!! – Словно и не сомневался, что она дома.
Уля выскочила из сенника, и, оставшись стоять у самых его дверей, пропищала:
– Звал, батюшка…?
Отец окинул ее суровым взглядом, и проговорил бурчливо:
– Принеси воды из колодца, напои прохожих. – А сам отправился обратно в мастерскую, хмуря лохматые брови. Видать и ему чужаки не больно-то глянулись.
Ульяна кинулась к колодцу, закрутила тяжелый ворот. Налила из ведра студеной, как лед воды, в деревяный ковш, и мелко переступая босыми ногами, чтобы не расплескать, пошла к калитке. Подала через