послушно посеменила за бабкой в дом. На большом, отдраенном до янтарной желтизны, деревянном столе, и вправду, лежало раскатанное тесто. Аглая смерила притихшую Ульяну с ног до головы, и мягко, с легкой насмешкой, спросила:
– Небось, опять на реку бегала? Наговор проверяла? Рубашонка-то вон, по сию пору еще не высохла…
Девочка соврать не рискнула, да и ни к чему ей было перед бабкой таиться. Та и безо всяких слов все понимала. Кивнула головой, мол, так и есть, бегала. Аглая усмехнулась:
– Это хорошо, что науку мою постигаешь. В жизни все пригодится… – Голос ее, вдруг, посуровел: – Что почуяла?
Ульяна подняла на бабку глаза:
– Почуяла, бабаня… Люди эти недобрые.
Аглая тяжело опустилась на скамью, и, опять, тяжело вздохнув, пробормотала:
– Ох, и я чую … – А потом, с каким-то отчаяньем произнесла: -Да когда же эти… нас в покое-то оставят уже?!
Улька даже глаза вытаращила. Сроду не видала она, чтобы бабаня в обреченность впадала, а тут, на тебе! У нее, как и давеча, опять затрепыхалось сердчишко. Она сделала несколько маленьких шажочков к сидящей женщине, и присев перед ней на корточки, спросила:
– Бабаня… А кто они такие-то?
Аглая посмотрела на девочку тоскливым взглядом, и проговорила, словно жалуясь:
– Чую я… Близится время. Тебе знать следует об этих супостатах. Зовутся они Радетели. Воинство их без счета. Берегись их, детынька. Помни, чьего ты роду-племени, и не поддавайся на их посулы и обещания. Наш Род испокон веку за правду да за Свет борется. Наказы Предков не забывает. Потому мы в эту глушь от гонений их и спрятались. Да, видать, и здесь они нас нашли… – Аглая замолчала, гладя внучку по рыжим волосам, а, через мгновение, решительно проговорила: – Ты, вот что… Собери еды маленько, да брата сыщи. Ступайте на дальнюю заимку. Травы будешь собирать. Я тебе накажу, какие. А Тимофей пусть тебе помогает. Отсидитесь там несколько дней. Может мне и почудилось… Может, Улюшка, еще и обойдется…
Девочка испуганно смотрела на бабушку. Что-то жуткое, холодное прокралось ей в грудь вместе со словами Аглаи, и свернулось там клубком до поры, до времени. Уля трудно сглотнула, подкативший к горлу горький тугой комок. Спросить бы побольше об этих самых Радетелях, да голос совсем пропал. И она только и могла, что смотреть на бабушку огромными карими глазами полными страха. Аглая грустно усмехнулась, и опять погладила внучку по голове, прошептав, неизвестно к кому обращаясь:
– Вылитая мать… – Потом, брови ее сошлись на переносице, и она строго проговорила: – Ну все, будет… Чему быть, того не миновать. Сбирайся… Да брата сыщи! Нечего ему тут болтаться…
Ульяна поднялась с колен и засновала по горнице, складывая в мешок нехитрые пожитки, какие могут пригодиться на заимке. А бабушка продолжила заниматься стряпней и вскоре по дому пополз запах вкусного печева. Тимку искать не пришлось, сам на запах пирогов пришел. Заглянул в приоткрытые двери, поводя носом, ну точно, как Лейка, когда ей косточку подают. Потом покосился