о опасался, что его узнают, схватят за руку и не позволят совершить задуманное.
Но никто из редких прохожих его не узнавал. Никто не пытался его остановить. Никто даже и не предполагал, что он собирается сделать.
Неуверенной походкой человек вышел на мост. Нервно дрожа всем телом, он приблизился к перилам. Его трясущиеся ладони легли на прохладный металл, а туловище немного наклонилось вперед. Но как только он увидел далеко внизу поблескивающую темную воду и услышал ее пугающий шелест, напоминающий требовательно зовущий шепот, то тут же отпрянул, как чёрт от ладана.
Около часа человек, погрузившись в тяжелые раздумья, сбивающимися шагами вымерял длину моста. Наконец-то он обреченно вздохнул, решительно перелез через ограждение и застыл на месте…
Его руки вцепились в перила мертвой хваткой, а ноги не слушались и не желали делать гибельный шаг в бездну…
Через несколько минут человек уже торопился домой. Что это было? Приступ отчаяния и малодушия или, быть может, он проделал этот трюк для остроты ощущений? Он и сам не знал.
Всё в его жизни было каким-то расплывчато-туманным и незавершенным, до конца неосознанным и чрезмерно надуманным. В его существовании, хотя, впрочем, и в нём самом постоянно чего-то не хватало. Точно так же как и в его творчестве.
Да, это был писатель.
Он печатался под псевдонимом Авдей Туманов. Так этого человека звали и в обиходе, давно позабыв его настоящее имя. Однако, бросив всё на алтарь творчества, он так и не преуспел на писательском поприще. Случалось, что ему удавалось на секунду заскочить на волну мейнстрима и что-то заработать, но, по обыкновению, его книжонки оставались незамеченными и мгновенно проваливались в небытие.
В писательских кругах Туманова за глаза называли «вечным дежурным на водокачке» или «мастером насосной станции», поскольку «воды» в его творениях было через край, и она полностью скрывала суть книги, разумеется, если таковая там имелась. А порой его насмешливо величали «сантехником», понятно по каким причинам.
Так что зачастую он перебивался с хлеба на воду. Как социальная единица общества Авдей только портил статистику: не построил, не женился, не родил и не вырастил, не посадил… В общем, как гражданин он не выполнил даже социальный минимум обязанностей.
С каждым прожитым годом это угнетало его всё больше и больше.
Конечно, в его жизни было немало женщин, которых слепо влекло к его несуществующей славе, и они надеялись, строили планы на перспективу, лелеяли сокровенные фантазии…
Однако каждая из них непременно и довольно быстро разочаровалась в своих ожиданиях.
Всё чаще и чаще в голову Авдея приходили тревожные мысли. В последние дни они и вовсе заполняли его извилины без пауз, беспощадно рвали Туманова изнутри и изматывали.
Он чувствовал, что исписался, опустошен, до самого дна исчерпал внутренние ресурсы, выкачал и выжал из реальной жизни всё, что только мог, в меру своих способностей, восприятий и ощущений, но так и не добился признания. Так и остался в тени…
Его неказистый и хромоногий Пегас (ну какой уж достался), пожалуй, если еще не издох, то на днях однозначно околеет.
И в конечном итоге получалось, что Туманов вроде писатель, но на деле выходило – лишь «вроде»…
***
После случая на мосту Туманов уже три дня не поднимался с кровати, конечно, не считая вынужденных походов на кухню и в туалет. Он умело перележал одолевавшую его тревожность, и теперь находился в таком состоянии, когда грани реальности и сна практически стерлись. Именно тут он пытался найти новый источник вдохновения. Но, к его сожалению, хаотично возникающие мысли были абсолютно несущественными, а сумбурные эротические фантазии только раздражали своей безликостью и примитивностью.
И в какой-то момент, брезгливо кривясь и мысленно отмахиваясь от воображаемых назойливых девиц, Туманов услышал едва различимый голос. Авдей напрягся. Он осознал: этот голос вовсе не продукт его воспаленного сознания. Он явно чужой. Он извне.
Сначала писатель не мог разобрать ни слова – они были тихими и обрывистыми. Но постепенно голос незнакомца усиливался, становился различимым, но одновременно и жутким, да так, что Туманов невольно испытал безудержный животный страх. Каждую клеточку его организма залихорадило от неимоверного ужаса.
Однако вскоре Авдей практически полностью успокоился. Правда, было ощущение, что добился он этого вовсе не самостоятельно, а ему помогли.
– Ты хочешь признания? – Неизвестный голос стал достаточно сносным для ушей писателя, будто претерпел необходимые настройки. – Хочешь написать так, чтобы навеки вечные? Я могу тебе помочь. Но не безвозмездно.
– Душу тебе продать? – нервно хихикнул Туманов. – Так я готов! Хоть сейчас забирай! Мне терять нечего. Я неудачник!
– Душу, а возможно, и больше… Согласен на сделку? – послышалось в ответ.
– Согласен! – выпалил Авдей и с раздирающим его любопытством поинтересовался: – А ты кто? Покажись!
– Не