появилось! Никаких стоящих идей нет! А за лампу придется расплачиваться… Страшно и думать, что он потребует взамен…»
Туманов, проклиная себя за несусветную глупость, провалялся так до самого вечера, забыл и про недоеденный ужин.
Но когда за окном сгустились сумерки, на его рабочем столе вспыхнул яркий неестественный свет. Писатель недоуменно уставился на него. Вскоре он понял, что это та самая керосиновая лампа. Она непонятным образом оказалась на столе и самостоятельно зажглась.
Странно, но особого страха писатель теперь уже не испытывал. Свет лампы полностью завладел его вниманием и буквально поработил разум Туманова. В полубредовом состоянии Авдей обнаружил, что он уже сидит за столом, а его пальцы лихорадочно стучат по клавиатуре.
До первого луча солнца Туманов не смог остановиться ни на минуту. Он полностью был во власти лампы…
Как только свет архаичного осветительного прибора потух, писатель без сил откинулся на спинку стула. Его руки повисли, как переваренные макаронины. Авдей прикрыл глаза, на его лице возникла безмятежная улыбка. Он наслаждался еще неизведанным восхищением самим собой и осознанием собственной гениальности, дарованной ему свыше. Его распирало от этих новых чувств…
«Ай да Туманов! Ай да… Я был словно в тумане! Вот она! Истинная ламповая атмосфера! Такую никому не суждено испытать! Это мой дар! А что же я там успел наваять?»
Однако прочесть то, что он творил по велению лампы, у него не получалось. Буквы мгновенно расплывались перед глазами. Но всё же Туманов понимал – это рождается бестселлер. Он осознал: то, что он писал раньше, было пустым, незначительным и даже бестолковым, а теперь всё иначе…
Неудержимое желание скорее показать кому-нибудь рукопись, быстро прошло. Сопрут ведь идею, а он даже не поймет этого, поскольку сам не ведает, о чём пишет…
К тому же он и не знал, как складывается сюжет, возможно, первые страницы и не убедят читателя в несомненной гениальности рождающейся книги.
Теперь Туманов был доволен сделкой. Что там ждет впереди, его пока мало заботило. Пусть безумная ночная эйфория и лишила его физических сил, но определенный прилив бодрости, да и необходимость заставили его насытить желудок. Привычка творчески подходить к процессу приготовления пищи, на деле подменяющая писательский труд, отныне стала ему казаться смешной и даже идиотской, но по инерции он всё-таки достроил недоеденную вчерашнюю конструкцию из моркови.
Растрачивать на эту забаву крупицы своего вдохновения, навредить своим писательским потугам, Авдей не боялся. Вдохновение ему приносит лампа! И только ночью. Так что в светлое время суток он волен делать всё что угодно, поступать так, как ему заблагорассудится.
Тут его сердце кольнуло пугающее предположение: вдруг лампа даровала ему лишь единственную ночь писательского безумия?! А если это больше не повторится?! А он даже не сумел в полной мере реализовать дарованную ему возможность: не уложился в срок, не написал бестселлер за один присест…
Такие