у меня была. Пришел домой, а там, шаром покати. Ну, не выдают суки, зарплату. А есть хочется в каждый день. А ртов, кроме меня, там еще трое. Жена, и двое еще ребятишек. Сказали вновь опять, потерпите чуток. А сколько ждать? Вот, знакомый шофер, подлил мне взаймы бензина. На сколько хватит, не знаю. Спасибо тебе, выручил. Скажи, если ты такой умный. Учишься, говоришь. Кто придумал эту перестройку, да и … зачем нам этот капитализм, когда кушать нечего.
– Уйди. Другую работу поищи. – Зря он, видимо, так сказал.
– И ты тоже… туда же. С телевизора заливают о жирном коте, дома жена пиликает. Куда тогда мне деться от ваших советов. Ладно. Ты на кладбище снова заедешь?
– Надо бы, – осторожно замечает Куренков ему.
Какое – то время ехали молча. Дорога, как он и похвастался, была подчищена бульдозерами, до самого монастыря. Снег был, вдоль дорог только, а на полях, как перекати поле, голая мерзлая земля, с култышками бурьяна. Да и холод этот чувствовался. Хотя, в кабине вовсе хрипела печка, но тепла в его кабине, так и не было. Ну, конечно, его затрепанный «Жигули», первого выпуска, давно надо бы сдать на металлом. Но опять же, сдаст он свою машину на металлом, кто ж тогда, кормить его семью будет? Гарант, что ли? Да и ему, выходит, сегодня некогда. У него ведь друзья. Не будет он их поддерживать, его ведь, мы ведь в России живем, быстро скинут его с «трона». Такая уж его должность. В одиночку он, как говорится, у нас в стране, никак ему не у сидеться… Да и у страны, на его зарплату, денег нет, еще говорят. Разворовали, выходит, «упыри» – буржуа – начальники, с миллионными окладами. С талонными на водку теперь рассчитываются, спаивая электорат. А сдаст он машину на металлом, мужику надо тогда, вовсе петлю готовить. «Хорошо, если у него огород есть. Продержаться еще может, до лучших времен, – думает Куренков, с жалостью присматриваясь к нему.
А у ворот кладбища, когда его высаживал этот Иван, из своей старой машины, Куренков даже, как следует, не подумал, наверное, жалко все же ему стало Ивана. Вытащил из кармана, две тысячи рублей, сунул ему в руку, дополнительно, к тем шестистам. Затем, пошел, не оглядываясь. А у ворот кладбища, не оборачиваясь, выкрикнул.
– Поезжай назад! Спасибо. А о деньгах, не думай!
Удивительно, дорогу до кладбища, тоже было почищено. А на самом кладбище, было много свежих крестов. Где его мама была похоронена, рядом с нею, было уже десяток свежих могил. Поэтому, страшно стало даже ему от этого. Не сдержанно, забормотал, оттирая рукавом с глаз, выступившие слезы. «Вымирает народ, суки! Что же они делают с народом?» Медленно подошел к могиле мамы. Встал, забормотал. «Здравствуй, мама. Вот я снова приехал. Прости нас, что мы такие…» Произнеся эти слова, Куренкову, а и правда, стало плохо. Чтобы не смотреть на крест мамы, задрал голову, к серому бледному небу, сжал до скрежета зубы. Из его глаз, брызнули слезы. «Не могу!..» – выкрикнул он, опускаясь на корточки. Руки уже, суетливо перебирали из пачки сигареты. Закурил, слился, морозным воздухом и дымом. А из его глаз, все лились, лились слезы. Он даже не ощущал, как мороз леденит его щеки. Затем