и иди» была отдельным анклавом, жившим по законам сломанных конечностей и позвоночников, а вследствие, частенько, и жизней.
4
Клинический день близился к зениту. Заканчивались сеансы физиотерапии, но основная масса телострадальцев, на инвалидных креслах, иногда с прикрепленными к ним капельницами, аппаратами электромагнитных волн подтягивалась к гостиной, ибо там уже накрывали трапезу. Все старики были в подгузниках, зафиксированных поверх одежды черным брезентовым футляром. Какая-то старушка распевала гамму, кто-то звал некую Карину и кричал «Агите!», кавалер в вязаной шапочке орал тоном диктатора:
– Я – хор-р-роший! Я ща хор-р-роший!
Пробегавшая мимо санитарка, бросила ему на ходу:
– Ты всегда, хороший, Туш! А замолчишь, будешь еще лучше!
– Луч – лучше? – удивился кричавший и задумался.
В кабинете главврача собрался медконсилиум.
– Это удушье. Асфиксия.
– Он спал лицом в подушку. Товарищ этот, Эрнест Безлошадный.
– М-да, удобно, чуть-чуть поддал сверху и готово.
– Но никаких следов насилия. Да и кому он нужен? Какой смысл? Он же не богатый душеприказчик. Но даже если б и так, то и без того уже был скоро того, без пяти минут клиентом на кладбище.
– Вот на этом мы и остановимся. Какие концы искать среди нашего контингента? Люди невменяемые. Смерть наступила в результате асфиксии во сне.
5
В столовой накрыли столы и разносили суп-пюре, невменяемые пациенты замерли на старте, в ожидании команды: «Кушать подано!».
В эту минуту с металлическим стуком открылся саркофаг лифта, двое санитар скорой помощи в красных светоотражающих куртках выкатили из него каталку, на которой лежала бледная, измученная женщина, в которой невозможно было узнать летучую циркачку, пять дней назад легко перелетавшую с коня на коня.
Доктора выбежали из кабинета главного, подоспели санитары, хотя поступление пациентов было рутиной, клиника заранее предупреждалась о прибытии их на реабилитацию после операции – слова, скорее вызывающие ассоциации не с медициной, а с военными действиями и репрессиями. Персонал кинулся принимать новоприбывшую, больные на старте при столовой повернули в ее сторону голову.
– Осторожно! – выкрикнул санитар. – Дорогу! Дорогу каталке!
Больные закрутили колесами инвалидных колясок, прибиваясь к стенке; кто-то не справлялся, понадобилась помощь санитаров.
Новенькая, бледная, лохматая, в серо-землистой робе, приподняла голову и ошарашенно обвела взглядом пространство, в которое она попала. В изумрудных глазах ее возникло изумление, она бессильно уронила голову:
– Ансамбль имени Иеронима Босха, – прошептала она чуть слышно.
Но санитар услышал:
– Ха-ха, Босх, да и Брейгель в сравнении с нашей братвой отдыхает.
– Что? – ахнула она и пробормотала. –