шла и не догадывалась, что боль можно хоть как-то уменьшить средствами живодерни. Реально, ротозей – это я. И еще эпизод. Когда дети были совсем маленькими, муж вечером повез нас всех к себе на работу, чтобы проверить зубы. Посмотрев детей, сказал: «Садись, гляну тебя». Вернулись домой, а доченька – маленькая девочка – сказала:
– Когда папа тебя лечил, у тебя слезы из глаз текли. Я это увидела и захотела плакать.
Все мы тут, как агнец Божий, терпим. А куда деваться?
Оказывается, все это время я шла рядом с болью, как с чем-то таким, что есть и без чего нельзя. Хоть и жутко боялась ее. И только сейчас вижу в боли лучшего доброго друга, который просто присутствует рядом с человеком, когда ему плохо. Как в притче о несчастном Иове. Когда Иов потерял абсолютно все – жену, детей, кров – и сидел на пепелище своего сгоревшего дома, друзья пришли поддержать его в страдании, но не приблизились к нему, а просто тихо долго сидели в сторонке. Затем встали и так же тихо, не промолвив ни слова, ушли. Вот и я сейчас ощущаю боль как хорошего друга, который приходил ко мне в самые тяжелые моменты, а потом тихо уходил. И что-то во мне чувствует, что это у всех так. Это было и с мужем, когда у него удалили части пальцев на ногах; и с его братом, когда тому удалили одно обожженное ухо (во времена «дикого капитализма» офис, где находились его деньги, подожгли); и с моим братишкой, когда у него во время ремонта автомобиля вытек один глаз, и т. д. Это реально живодёрня!
Чувствую во всем этом ментальные проекции отдельной обособленной личности – женщины Аи, которая говорит: «Раз я в этом мире никому не пришлась ко двору и все прогоняют меня, раз во мне в этом мире никто не нуждается, пойду туда, где меня примут: в боль, уныние, в страдания». А когда и эта чаша была настолько переполнена, что уже не смогла выдерживать всю тяжесть, я взвыла:
– Не может быть, чтобы все было плохо и тяжело! Неужели этот мир создавался только для того, чтобы все было плохо и тяжело? Если так, то какой смысл был создавать все это?! Я узнаю правду или умру!
Приложила ладони к одной стороне лица и спросила: «Кто боится этого тела, в котором сейчас находится?» «Я». Приложила ладони к другой стороне лица, спросила: «Кто боится, что это тело заболеет и умрет?» «Я». Получается, во мне не один страх, а два? Изо всех сил стараюсь разглядеть мысль «я есть тело». Ступор. Ничего не обнаружила.
…Готовлю под музыку блины, и вдруг меня с головы до пят обдало чем-то настолько изумительным, что не могу передать. Я только воскликнула:
– На этот безумно сумасшедший роман способен только Бог!
Перед сном осознаю: страх – это эгоизм. Страх – это проявление обособленной эгоистичной личности. И вижу, как личность извивается: даже на раскаленной сковороде пытается любой ценой сохранить себя. Страх и сопротивление – эгоизм. Нужда и поиск – эгоизм. То, что отделилось от Целого и живет за счет эго.
Ночью мне приснился сон. Я легла под самого