которую нам приходилось выносить столько времени, нам всем слишком дорого стоила, чтобы мы вновь решились подвергнуться ей: это было бы свыше наших сил. Поэтому все мы находимся в остроге вот уже четыре дня». 26
Княгиня уточнила, что ребенка взять с собой не разрешили. Для дочери и няни был временно снят дом, было разрешено построить собственные дома, которые вскоре образовали Дамскую улицу.
Однако на то, чтобы построить собственное жилище, требовалось время. Женщины, имеющие детей, находились с мужьями в казематах, затем спешили к ребенку проверить, все ли там в порядке, и опять-таки возвращались в свой каземат. Вот как выглядели казематы:
«Если позволите, я опишу вам наше тюремное помещение. Я живу в очень маленькой комнатке с одним окном, на высоте сажени от пола, дверь выходит в коридор, освещенный также маленькими окнами. Темь в моей комнате такая, что мы в полдень не видим без свечей. В стенах много щелей, отовсюду дует ветер, и сырость так велика, что пронизывает до костей». 27
В таком «тюремном помещении» жила Екатерина Ивановна Трубецкая, женщина, совершившая свой подвиг жены декабриста.
Из прошлого повествования мы узнали, что жены заключенных писали гневные письма и коменданту, и родственникам в Москву и Петербург с просьбой помочь. Окна были прорублены, но А. Х. Бенкендорф был недоволен «неумеренным ропотом жен декабристов.»
В 1832 году пришло известие, что срок каторги сокращен до 15 лет, в 1835 году – до 13 лет. Это означало, что еще несколько лет придется зимовать в Сибири, а морозы стояли там жестокие: печи приходилось топить несколько раз в сутки, но это уже происходило в собственном доме. В целом жизнь в Петровском заводе шла размеренно, и заключенные в 30-е годы не только выживали, но работали в артели, читали присылаемые книги, принимали участие в работе «казематской академии» изучали иностранные языки.28 О занятиях в «академии» оставил воспоминания осужденный А.Ф. Фролов: «В среде наших товарищей были люди высокообразованные, действительно ученые, а не желавшие называться только такими, и им-то мы были обязаны, что время заточения обратилось в лучшее, счастливейшее время всей жизни. Некоторые, обладая обширными специальными знаниями, охотно делились ими с желающими».29 О «каторжной академии» позже написали А. П. Беляев, Д. И. Завалишин, А. Е. Розен, Н. И. Лорер, П. Н. Свистунов и другие.
С. И. Черепанов, познакомившись с «каторжной академией, написал: «Могу сказать, что Петровский завод составлял для меня нечто похожее на академию или университет со 120 академиками или профессорами».30
А. И. Герцен был возмущен: «Цвет всего, что было образованного, истинно благородного в России, отправились закованными на каторгу в почти необитаемый угол Сибири».31
Интересно, что в то время, когда еще шло следствие по делу декабристов, адмирал С. Д. Мордвинов, председатель департамента экономии Государственного совета, познакомившись со списком арестованных, понял, что под судом находятся