подсунув руку под голову, нездешним взглядом залюбовывался облаками. Мы знали, он выглядывает в облаках только ему видимых птиц, зверушек, всадников, коварных похитителей красавиц. Порой, отзываясь на наше любопытство, он начинал показывать нам сражения всадников с крокодилами, горюющую среди белоснежного дворца принцессу, бородатого злодея, крадущегося к жар-птице. Мы прищуривались, смотрели, пожимали плечами: облака как облака, плывут себе за поля, за леса. Ленька-Лёничка замечал наши ухмылки, стеснительно замолкал, украдкой досматривал в небе неведомую нам жизнь.
Лепил он из глины всякое зверьё, из полен вырезал старичков-лесовичков. Однажды вылепил петуха, украсил перьями, посадил на крышу своего дома. Петух так был похож на живого, что мужики пришли с шестом сгонять петуха с крыши: что это, мол, за дурень – третий день сидит на дому, не клюет, не поет!..
Таким был Ленька-Лёничка, и казалось, уж что-ничто, а пулемёт совсем не для его рук. С любопытством, с каким-то даже сочувствием смотрел я, как Серёга уступал боевое место Лёничке. Но Ленька-Лёничка, на удивление, выказал и другую свою особенность. Поудобнее лёг на живот, переставил пошире сошки, неторопливо, как всё делал, прицелился и напрочь прострелил навешенную на кол каску.
– Ловко! – похвалила Искра.
Третьим стрелял я под пристальным взглядом Искры. Мне хотелось показать себя и оттого, что мне хотелось себя показать, получилось плохо: пули россыпью ушли в песок, даже не звякнув по каске. Искра промолчала, пощадила мое самолюбие. Передвинулась, сама легла за пулемёт, решительно приставила к плечу приклад.
Глаза она не прикрывала, напротив, глаза её расширились, зелень их как будто потемнела, брови от напряжения переломились. Она целилась в только ей видимую точку и прострочила, словно на швейной машинке – две доски, поставленные рядом, брызнули щепками. Искра молча поднялась, пошла, утопая босыми стопами в песке, к упавшим доскам, не трогая, долго глядела, как будто оценивала силу удара только что испробованной немецкой придумки.
Колька-Горюн отказался стрелять. Рукавом рубахи отёр постоянно сопливящий нос, сказал, поёживаясь:
– Я, ребята, лучше доглядывать буду! Без догляда – тоже нельзя.
Искра молча приняла Колькину отставку, перекрывая гул пролетающих над лесом самолётов, крикнула:
– Доски, колышки и каску закопай. И поглубже!..
Нам она показала на россыпь стреляных гильз. Мы поняли, всё быстро собрали, завалили песком.
С давящим землю рёвом проходил над нами очередной "Юнкерс", он летел так низко, что видны были заклепки на матово-зелёном его фюзеляже. Искра, сощурив глаза, проводила бомбовоз внимательным взглядом.
Мы с Серёгой переглянулись. То, что задумывала Искра, было уже серьезно.
ЧЁРНЫЕ ПТИЦЫ
– Здесь, – сказала Искра. Я почувствовал, как оторопело потекла по моей спине холодящая струйка пота: мы приготовились умереть.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен