то, что теснота застала меня, когда я, пытаясь устроиться удобнее, перевернулся вниз головой.
Что за этим произошло я не смогу вполне рассказать, отчасти потому, что из памяти стерлись многие подробности, и к тому же, эти отрывочные воспоминания причиняют мне боль. Если описать в общих чертах, то меня сдавило так, как если бы я был на месте кролика, съеденного живьем. Мой дом сжимал и скручивал меня, пиная и толкая все чаще, а приглушенный любимый голос извне стал пронзительным и звучал на зажатой высокой ноте. Я думал, что умираю, и приготовился к забвению. Меня выжимали из жизни, испытывая на прочность кости, которые от толчков и давления поменялись друг с другом местами.
Могу сказать сейчас, что я выбрался из тисков и попал в новое удивительное место. Я познакомился с голосами и увидел их лица, многое узнал о себе и новой реальности. Я научился в ней жить.
Но меня до жути пугает и сводит с ума мысль о том, что будет, когда я отпущу прошлое, и, убаюканный миром, всецело ему отдамся, а этот мир, как прежние, от меня устанет.
Аба
Я странствовал в далёких землях, и тёмной ночью увидал её в окне богатого, светлого, как звезда, дома. Она читала. И заворожила меня своим чтением. Девушка не шевелилась. Казалось, она спала, но видно было, как её бледные пальцы водят по странице. Длинное лицо походило на иконное, короткие, круглые, удивлённые брови иногда подёргивались от прочитанного, нос и губы были недвижны. Ах, губы… Словно тонкая, гибкая птичка присела на лицо красавицы. Я любовался ей, и просил Аллаха, чтоб девушка подняла глаза. Я гадал: тёмные ли они, как ночное небо, синие ли, как дневное, зелёные ли, как цветущая вода… Но она не показывала глаз, а всё читала, застывшая и идеальная, как скульптура. Не в силах более терпеть, я постучал в дверь, и мне открыл мужчина в годах, дородный и статный.
– Чего тебе? – прогремел он.
– Я к девушке пришёл, что здесь читает, – ответил я.
– Ты? Ха‐кха! – он злобно улыбнулся. – На что она тебе? – последнее слово он будто выплюнул.
Я помялся, мне хотелось только посмотреть в глаза прекрасной чтице. И, неожиданно для самого себя, я сказал:
– Хочу просить её руки!
– Просить руки! – воскликнул мужчина. – Я её отец. Она к тебе не выйдет и впредь не приоткроет шторы. Что ты можешь предложить? Ты! Чёрный! Нищий!
Я вздрогнул от змеиного шипения. А что мне нужно? Я весь здесь, в одной абе поверх белья. Верно, что без подарка… И вспомнил про приколотый к сукну цветок магнолии.
– Свою любовь, магнолию, абу, – проговорил я наконец.
– Абу? – поморщился он.
– Аба. Моя одежда, – объяснил я, и заметил краем глаза, что позади мужчины мелькнул русый волос моей невесты. – Ведь я не нищий, и то, что видите сейчас на мне – богатство. Моя семья, я сам: мы делаем абу из шерсти верблюда. Абиное сукно – что весь наш мир, а значит вашей дочери я предлагаю целый мир. Абой