окучивал? Вился вокруг Мансура?
У Горюнова был еще свеж в памяти разговор, произошедший несколько месяцев назад с генералом о Мансуре. Александров намекнул, что пацан перспективный кадр. Два родных языка – курманджи и турецкий, знание традиций, мусульманин. Готовый нелегал. Подучить, создать легенду, дождаться, когда подрастет, изменится внешне, и засылай хоть к курдам, хоть к туркам.
– Ну что ты взвился? – Саша провела ладонью по его колючей щеке. Увидела шрам на виске, уходящий под волосы. Испуганно часто заморгала, но расспрашивать не стала. – Он помогал с переездом. Видишь, какую квартиру нам выхлопотал?
– Пока не вижу, – мрачно кивнул Горюнов, пряча за угрюмостью замешательство от встречи. Он с большим удовольствием оказался бы сейчас один, пусть и в своей старой квартире.
– Мансур, иди спать! – велела Александра и снова удалилась в комнату, крикнула оттуда. – Завтра тебе школу никто не отменял!
– Лихо ты с ним, – подхалимски заметил Петр, плетясь следом. Он оглядел спальню.
– Подсунул мне отрока, что прикажешь с ним делать? – Она переодевала ребенка, положив его на двуспальную кровать. В углу, у окна, стояли маленькая белая кроватка и комод, над которым висело квадратное зеркало, рядом с дверью – большой платяной шкаф. Горюнов присел на кровать около спящего ребенка.
– Это мальчик или девочка? – он осторожно, пальцем, провел по пухлой ручке младенца.
Руки Петра на фоне нежной кожи выглядели почти черными, не только от загара и табака, но и от въевшейся оружейной смазки. Последние недели он вместе с курдами участвовал в боестолкновениях с отрядами ИГИЛ[8], хозяйничавшими в некоторых районах Ирака около Мосула. Боролись и за безопасность курдов-езидов и их храмов.
– Ты так спокоен, будто тебе все равно – девочка или мальчик. И вообще все равно… – с легкой обидой в голосе заметила Саша.
Она стояла вполоборота, складывая в комод выстиранные детские вещи. Петр видел ее профиль, вроде бы не изменившийся и в то же время – другой. Наверное, из-за стрижки. Или отвык… Ее тонкий нос с едва заметной горбинкой напоминал ему дореволюционные медальоны – профили изысканных дам.
– Это девочка. Мансур у нас уже есть. Теперь и Манечка, – она все же соизволила осчастливить его ответом.
– Это что же, Мария? Мою мать так зовут. – Он не стал отвечать на выпад Александры о его равнодушии.
– А то я не знаю, как твою маму зовут! Она была здесь, уже в новой квартире, помогала мне с Маней, когда я только родила. Ты ведь был бог знает где! Тебе даже не сообщили, что ты станешь отцом. Это у тебя вошло в привычку – получать детей готовенькими…
– Не люблю беременных дам. Капризы, странные желания… – Горюнов усмехнулся.
Тут же у него на голове повисли ползунки, которыми в него запустила Сашка. Кинула не глядя, по-снайперски, спокойно продолжила раскладывать вещи и ровным голосом сказала:
– Наконец-то мы познакомились с твоей мамой. Такая милая женщина! Я уговаривала ее остаться