Петр. – У тебя же силы немерено. В каком ты там обществе состояла? Рыболов-спортсмен? – Он вспомнил, как она в день их случайного знакомства ехала с рыбалки, а ее спиннинг в брезентовом чехле Петр вначале принял за винтовку. – Эй! – Он получил еще один тычок.
Саша вдруг обхватила его сзади так крепко, что он все никак не мог повернуться, только чувствовал, как она плачет, вздрагивает и прижимается к его спине щекой.
– Ну что ты? – он наконец сумел перетянуть ее в зону видимости. Но она опустила заплаканное лицо. – Сашка, что со мной сделается? Я здоровый, как лось!
– Угу, – пробормотала она, спрятав лицо теперь у него на груди, и неожиданно засмеялась. – И пахнет от тебя, как от лося.
– Не знал, что ты знаешь толк в лосях, – не стушевался Петр. – Если хочешь знать, от меня пахнет ветром дальних дорог.
– Да ты, Петечка, романтик, – она чмокнула его в щеку и прошептала. – И колючий, как лось. Только не смей говорить, что я целовалась с лосями! – Ее губы переместились к его губам.
Горюнов стал потихоньку теснить Сашку к кровати. Но она, с неохотой оторвавшись от его губ, сказала:
– Иди мойся и брейся. Не хочу, чтобы у меня в кровати гулял ветер дальних дорог. Я сквозняков боюсь.
– Ну и пендинка ты! Я приму душ, меня разморит, и я усну.
– Ничего, я тебя взбодрю, – показала ему свой маленький кулачок Александра и, когда он стянул рубашку, увидела на его плече новый шрам, рядом с прежним, но более уродливый и даже не до конца заживший. Тут она уже не сдержалась, ахнула и, шагнув к Петру, принялась осматривать его многострадальную руку. – Петька, это что такое?
– Ты спрашиваешь меня как нашкодившего пацана. Задело-то чуть, по касательной. Ну чего ты опять ревешь? Все ведь позади, – он погладил ее по голове как маленькую. – Ребенка разбудишь.
– Манька не плачет почти. Скрипит только, когда хочет есть. Вся в тебя. Ты хоть рассмотрел ее? – сквозь слезы, всхлипывая, спросила Саша с материнской обидой. – Какая хорошенькая наша Маня.
– По-моему, на тебя похожа, – подойдя к кроватке, Петр взглянул на дочь. – Я еще не видел ее глаза. Какие они?
– Такие же, как у тебя, – голубые. И подхалимские. Иди мойся!
Остаток ночи они то спорили, то бурно мирились, то Петр утешал плачущую Сашу. Нервы ее расшатались от ожидания ребенка и ожидания его, Петра. Бравада Саши, которая удивила Горюнова сегодня, когда они встретились, растворилась в сумерках комнаты – горел только слабый ночник около кроватки дочери. И Александра стала слабой, как этот тусклый свет, мягкой, покорной.
Девочка проснулась лишь однажды, и Саша ее покормила, потребовав, чтобы Петр отвернулся. Но он бесцеремонно подглядывал из-под локтя, которым якобы прикрыл глаза. Она чувствовала его взгляд на себе, однако не сердилась.
В четыре утра, измученные и довольные друг другом, они пошли на кухню есть. Это был то ли поздний ужин, то ли ранний завтрак. Большая кухня с новой мебелью с красными пластиковыми фасадами, стол у окна, тюль в три четверти,