устал уставать, я не в силах бояться,
я измаялся не быть, отчаялся быть.
В золотом осиянье ноябрьского «лета»
непокорною прелестью дышит душа.
В отворённости вен ищет тело ответа,
время циркулем чертит круги, не спеша.
Ровно, страшно горит этой осени пламя,
и горгоны-судьбы неподвижны зрачки.
Можно б – сном или снами…
но что это с нами?
Это жизнь или смерть пишет книгу стихами?
Это ад? Или… небо коснулось руки?
Не то чтобы люди разучились любить, Леночка! Всегда умели плоховато. Прежде много врали про любовь и скрывали любовь, потому что христианским моральным террором всё было запутано и запугано, подавлено под страхом осуждения. А теперь всё стало можно, и люди всё так же продолжают врать про любовь, потому что мгновенно разменяли её на медяки вседозволенности. Без любви – это вы точно заметили – и жизнь не та, и искусство не то. Простая истина любви: Carmen, je t’aime![1] Но надо иметь достаточно чувств, чтобы произнести это дрожащим голосом.
Похоже, на ваш вопрос я так и не ответил, хотя вопроса-то, собственно, не было, так что вроде и поговорили.
Беседа 3
Долгий разговор о недолгой карьере в девяти эпизодах
Ел. Ф.: Давайте, Борис, вернёмся к музыке и поэзии. Как вышло, что почти выпускник искусствоведческого факультета, внук виолончелиста, сын пианистки и лирический поэт стал петь джаз?
Б. Л-Б.: А давненько мы с вами, Леночка, обстоятельно не беседовали, правда!
Ел. Ф.: Да, Борис, давно, с Москвы 2005 года, когда мы познакомились. Я сразу решила непременно написать о вас, но тогда всё ограничилось лишь интервью по поводу выхода в свет в Италии вашего скандального альбома рисунков «Homo Erotikus». А теперь хочется обо всём по порядку и подробно: о вашей жизни, о ваших взглядах и мыслях, о том, чем вы занимались и чем занимаетесь сейчас, короче, о том, кто такой Борис Левит-Броун.
Б. Л-Б.: Хотите вернуться одновременно к музыке и поэзии? Не получится. Моя поэзия с джазом никак не вяжется, хотя однажды я даже посвятил стих великому джазовому трубачу и певцу Чету Бейкеру.
Разговор о моей судьбе в джазе – это долгий разговор о короткой карьере. Разговор смешной, но и небезынтересный. Дайте угадаю, вы, наверняка, хотите спросить меня не «как?», а «зачем?». Угадал?
Ел. Ф.: Угадали. Спросить хочется, потому что, ну правда, – зачем? С чего вдруг поэт и писатель, да ещё и художник-график Борис Левит-Броун превратился в jazz singer Boris Lebron?
Б. Л-Б.: А вы, Леночка, представьте себе джазового певца по фамилии Мамин-Сибиряк или Антонов-Овсеенко.
Ел. Ф.: Ну да, смешно, но я же не об этом, не о сценическом псевдониме. Я о том, что вы и джаз – это как-то…
Б. Л-Б.: Нелепо, несерьёзно? Вы это хотели сказать? Не стесняйтесь, Леночка. Я уверен, мне удастся вас разубедить.
Ел. Ф.: Разубедить в чём? На столе ваши книжки, ваши альбомы, повсюду чёрным по разноцветному – Борис Левит-Броун, и вдруг—