если мама забыла, где их маленький дом? Что если она потерялась в том неизвестном нигде, откуда она приходит, пропахшая цветами и травами.
А что если…
Зайчик на мгновенье застыл.
Что если мама не хочет к ним возвращаться? Вдруг его ленивые братья и сестры ей надоели, и он с ними вместе? Вдруг где-то там за стеной у неё есть другие зайчата, и именно к ним она всё время уходит?
Зайчик сел и горько заплакал. Ничего не было хуже мысли, что мама к ним не вернется.
А следом прямо над его головой раздался оглушительный скрежет. Что-то громадное царапало их домик снаружи, шумно дыша и отфыркиваясь. С потолка прыснула земляная крошка, осыпав зайчат, и те мигом проснулись, все до единого.
Зайчик знал, что это не мама. Мама никогда не возвращалась так громко. Над ними чудовище, и вот-вот оно до них доберется.
Но стены были крепки, а нора глубока, пусть зайчик об этом не знал. Чудовище рыло, сотрясая их дом, скулило от разочарования, било громадными лапами и никак не могло к зайчатам пробиться.
Мама постаралась на славу.
Где-то далеко по ту сторону заячьей крепости кто-то протяжно свистнул, ещё и ещё. Чудовище тотчас же остановилось, залилось отчаянным лаем и сорвалось с места, на прощание вновь осыпав малышей пыльным дождем с потолка.
Тишина стала благословением. Зайчата задышали спокойно.
Мама, вернувшись, обнаружила развороченную яму на месте того аккуратного холмика, который оставила, уходя. Но детки прикопаны так глубоко, что ей и самой предстояло рыть целую вечность, чтоб с ними снова обняться. Чем она и занялась.
А зайчик в отсутствие мамы больше никогда не рвался наружу.
Идет 271 день моего заключения.
Еда подходит к концу, осталось только три банки фасоли и какая-то каша, скорее всего, уже несъедобная.
Я не знаю, что буду делать, когда припасы закончатся, ведь раньше я думала, что похитители однажды вернутся, но всё меньше в них верю. Может, они вообще обо мне забыли, а может, испытывают на прочность. Всматриваюсь в стены, силясь разглядеть скрытые камеры. Вдруг это эксперимент, и за мной следят тысячи глаз, зачем бы им это ни было нужно. Может, они ждут, когда от голода я начну бросаться на стены, может, ждут унижений и слез. Не дождутся.
Да и зачем им сейчас пытать меня голодом, если они не сделали этого раньше. Зачем тогда были огромные запасы еды, разве может быть интересно, как человек день за днем вскрывает консервные банки.
Неопределенность мучительно тянет мои уставшие нервы.
А ещё сегодня я не слышала голоса сына, мне от этого страшно, пусть я и привыкла к такому жуткому непостоянству. Утешаю себя мыслью о том, что, раз он не плачет, значит, с ним всё в порядке – настолько, насколько возможно. Хотя и не верится.
Надеюсь, они его кормят, и не так, как меня. Хоть как-нибудь кормят.
Раньше маленький так плохо ел, что ни один прием пищи не бывал завершен даже наполовину. Я рисовала ему веселые мордашки на каше, вырезала зверушек из овощей,