восприняты остальными в качестве команды для коллективного расставания с остатками обеда. Среди торчащих над бочками задов особо выделялось кумачовое галифе опричника.
Из-за задержки на аэродроме их борт опоздал к выходу сводной группы, состоящей сплошь из монголоязычных инородцев.
В погоню отправились на единственном в крепости вездеходе, который комендант немедленно выделил по требованию прикомандированного опричника, – даже в глухой тундре уважали его ведомство. Пока солдаты грузились в огромную машину, Цэцен склонился к похожим на раздутые бублики колесам и несколько раз тихо повторил специальную мантру, чтобы раздавленные по дороге насекомые переродились в высших мирах.
Преследование не принесло результата: они не успели. Через пять часов пути заметили на горизонте дым, а затем появились двигавшиеся навстречу члены карательного отряда. Тела всадников были багрово-красными от покрывавшей их крови: они покачивались в седлах в одних набедренных повязках и нестройным хором выводили протяжную песню, заунывными волнами растекавшуюся по заросшей ягелем пустыне. Заметив Цэцена, ехавший впереди всадник окрикнул его: «Сайн байна!5 Поздно вы, братья. Все веселье пропустили. Не умеют эти дикари на карауле стоять, а еще кочевниками себя называют».
От стойбища мало что осталось. Кое-какие постройки еще тлели. В центре поселения был сложен аккуратный холм из тел аборигенов. У большинства было перерезано горло, некоторых изрешетили пули. Видимо, кто-то все же успел проснуться и оказать сопротивление. Цэцен и его бойцы уже видели подобное. Примерно раз в три года неблагодарные поляки поднимали очередное восстание против Государя, с неизменной жестокостью подавляемое доблестным воеводой Варшавского округа. Картины там встречались и похлеще. Так что пластуны привычно рассредоточились по территории, распределив сектора обстрела, и оставили на долю начальства разбор и документирование случившегося. А вот молодой опричник повел себя странно: вначале он проблевался (откуда в нем столько берется?), а затем с картой в руках начал бегать вокруг кучи трупов и шепотом повторять: «Бог ты мой, это ж вроде не та стоянка…»
В этот момент рядом и материализовалась беззубая бабка с гранатой в сморщенных руках, черным вороном бросившаяся к опричнику. Его спасла только отточенная реакция Цэцена, мгновенно повалившего Степана Ильича на землю. Мысль «Да на хрена я это делаю?» появилась уже позже. Керамические пластины в спине командирского хуяка приняли на себя большую часть осколков, но не защищенная броней нога Цэцена так и осталась лежать в далекой тундре вместе с телами государевых ворогов…
На выходе из школы Цэцен встретил конкурентов из Казачьего корпуса, шедших на урок в другой класс. Впереди вышагивал наряженный в парадную красную черкеску есаул. Он отсалютовал старому ветерану и подмигнул ему левым глазом. Закрученные кверху усы и русый чуб, задорно торчавший