опыт Роберты отвратил вас от идеи замужества. В интересах справедливости должен сказать: Уильям – плохой представитель мужского пола.
Она вскинула голову.
– Большинство знакомых мне мужчин – плохие представители. Эгоизм, надменность и грубость – похоже, неотъемлемые составляющие мужской натуры.
– Ай-ай-ай. Я краснею за свой пол, – шутливо отозвался он.
– И вы вряд ли являетесь исключением, – горько проговорила она.
– Ваша правда, дорогая леди. – Меррик отлепился от косяка и неспешно подошел к подносу. – Так, что у нас тут?
Сидони нахмурилась, в замешательстве следя за ним взглядом. Его манера поведения не выражала никакой спешки. Она-то была уверена, что он будет настаивать на осуществлении своих прав, едва только войдет. То, что она чувствует, видя отсутствие у него энтузиазма, не может быть досадой. Не так ли? И все же было нечто унизительное в том, что человек, которого ты считала неисправимым распутником, не спешит сделать свое черное дело.
Меррик не оправдывал страшных ожиданий. Роберта описывала его как дьявольского соблазнителя, мужчину, невообразимо уродливого и безобразного. Впервые увидев его лицо, Сидони ужаснулась главным образом потому, что такие шрамы могли быть результатом лишь страшных, мучительных ранений. Теперь же, даже после их короткого знакомства, она видела человека, скрывающегося за этими шрамами. Этот человек не чудовище. Его черты интригуют больше. У него интересное лицо, полное мужественности и ума. Поразительное.
Нервно гадая, в какую игру он играет, она смотрела, как он отрезал пару ломтиков твердого желтого сыра и положил их на крекеры. Для такого крупного мужчины у него были удивительно изящные руки. В неровном свете рубиновое кольцо мрачно вспыхивало – как предостережение. Она ожидала, что почувствует враждебность и страх. И почувствовала. Другие эмоции были менее отчетливыми: любопытство – вне всяких сомнений, настороженное сближение, что-то еще – волнующее и незнакомое.
Жгучий интерес беспокоил гораздо больше, чем страх или неприязнь. Она воспринимала Меррика с какой-то животной остротой, которой никогда раньше не испытывала.
Он протянул ей тарелку. Не задумываясь, Сидони взяла крекер и откусила кусочек, а он тем временем отошел и прислонился к резному столбику в изножье кровати. Тень улыбки играла у него на губах. Глаза ее отметили контур резко очерченной верхней губы, выступающую полноту нижней. Тревожащая смесь страха и острого интереса, которую он пробуждал, посеяла в душе смятение и беспокойство.
– Я думала, что вы… – начала Сидони, но потом усомнилась, разумно ли упоминать о его планах обесчестить ее.
– Могу себе представить. – Он снова протянул тарелку.
Она взяла еще два крекера.
– Почему вы здесь?
– В этой спальне? Фу, мисс Форсайт, вы чересчур застенчивы.
Она покраснела от унижения.
– Нет.
Он вернул тарелку на поднос и налил два бокала кларета.
– Вы