а это дагестанская национальность. Но сами мы считали себя славянами и христианами.
Русских же в конце девяностых в Дагестане становилось все меньше и меньше. Кто мог уехать – уезжали. Мама тоже ставила этот вопрос, но папа непреклонно настаивал, что нужно оставаться. Он считал, что бороться – благородно, а бежать – неправильно.
– Миша, нас побьют, квартиру отнимут. А за кого мы девочек выдадим? Давай хотя бы фамилию им сменим.
Сейчас я понимаю, что ей нужно было заходить с другой стороны, по-женски: «Давай уедем туда, где ты сможешь раскрыться, проявиться». Но получилось так, как получилось, и вся семья тратила энергию на то, чтобы доказать: мы имеем право жить в Махачкале. Перед моими глазами были родители, готовые оставаться и бороться. Мне же хотелось разъединиться с ними, ведь у родителей для меня был миллион разных «надо». Надо хорошо учиться и стать врачом, как бабушка, к тому же обязательно очень хорошим; надо выйти замуж, а для этого надо быть порядочной. И вообще, девочка должна быть безупречной во всех отношениях. И вроде бы я не против, но эти «надо» и «должна» очень давили. Мама и папа всегда были достойными, сильными и интересными людьми, но тогда их авторитет слишком угнетал меня. Под его гнетом я рисковала так никогда и не понять, кто же я и что на самом деле могу.
Мне хотелось убежать от всего, что меня окружало, поэтому уже со второго курса университета я начала намекать родителям на ординатуру в Москве. Да еще эти несчастные чемоданчики не давали покоя. Такой у меня характер: если мне говорят, что я чего-то не могу, то мне станет больно, обидно, но я начну еще больше к этому стремиться.
Отчего-то я верила, что хорошим специалистом можно стать, только отучившись в Москве: там было больше возможностей. Я боялась этого первого серьезного решения в свой жизни, но в выборе была уверена.
– Закрыли тему, – твердила мама. – Глупости не говори. Ну куда ты поедешь? Какая Москва? Мы живем в Махачкале, и ты с нами. Вот выйдешь замуж, решит муж в Москву перебраться, тогда пожалуйста. Как ты себе такое представляешь? Ты же девочка.
Да, девочка. Двадцать лет.
– Там проституция, наркомания, – поддакнул папа, который до этого усиленно делал вид, что читает газету.
Вообще-то папа сам оканчивал аспирантуру в Москве, а еще там до последних дней жил мой дедушка. Иногда мы всей семьей на полгода уезжали в столицу и оставались, пока папа учился, там же я ходила в детский сад. В итоге папа защитил в МГУ диссертацию и стал кандидатом экономических наук, но все равно выбрал родную Махачкалу – маленький приморский город, где он был первым красавчиком. Он свой выбор сделал – и я тоже. Москва не давала мне покоя.
Как известно, вода камень точит, поэтому к пятому курсу я все-таки убедила родителей, что мне нужно учиться в столице. Но перед нами встал очередной вопрос: а как? Мы знали, что ежегодно на республику выделяется несколько бюджетных мест. Что, если попробовать получить одно из них?
Не могу сказать, что мы жили бедно и родители не смогли бы себе позволить