тебя к силе. Эта сила позволила тебе открыть дверь и выйти наружу. Теперь ты свободен и можешь видеть тысячи реальных миров.
‒ Хорошо, а как можно отличить реальный мир от нереального?
‒ Прежде всего, по яркости. Подсознательные сны всегда серые, тусклые. Реальные же миры очень яркие, с сочными красками… ‒ Виктор на пару секунд замолчал, что-то вспоминая. ‒ Разговаривал я как-то с одним священником ‒ ехали вместе в купе. Видный какой-то поп, архимандрит вроде бы. Не зря же в «СВ» ехал ‒ плоть свою умерщвлял, ‒ он саркастически усмехнулся. ‒ Ну, начали с ним за жизнь говорить, и как-то разговор у нас сам собой на сны перешел. Батюшка говорит: во сне на нас действует лукавый, поэтому снам верить нельзя. Верно, говорю, батюшка. А что такое лукавый? Это весь тот хлам, который мы вбили себе в голову. Именно этот хлам и не дает нам вырваться на поверхность. Потому и сны у нас такие темные, мрачные. Батюшка мой, понятное дело, не соглашается ‒ говорит, что сны верующих наполнены светом и радостью. Вздор, говорю, батюшка. Пока человек не освободится от всего того, что его держит и ограничивает, он так и будет купаться в болоте подсознания. А ограничивают нас не только грехи, но и мнимые добродетели. И навязанные нам церковными догматами добродетели держат нас не хуже цепей грехов. Батюшка мой, понятное дело, не согласился, начал какие-то цитаты из Библии приводить ‒ как доказательство. А я ему в ответ: «Батюшка, да ведь я об этом и говорю. Библия ‒ те же самые догматы. Вы шагу не можете ступить без того, чтобы не свериться с Библией. Опутаны словами праведников, как цепями ‒ о какой свободе вы можете говорить? У вас есть лишь одна свобода: поклоняться своему Богу». Ну, тут батюшка мой совсем осерчал, замкнулся. И больше со мной не разговаривал. А ведь я ему правду говорил: верующий точно так же болтается в своем подсознательном, окруженный добродетельными страстями, как грешник ‒ в окружении страстей греховных. Разницы никакой. Собака может быть белой, может быть черной. Но все равно она будет собакой…‒ Виктор потянулся к бутылке с коньяком, наполнил бокалы.
‒ Держи ‒ он передал один бокал Илье. Потом медленно выпил коньяк, подцепил вилкой какую-то мудреную закуску ‒ ее названия Илья не запомнил. Прожевав, продолжил:
‒ Так же и со снами, Илья: неважно, какие идеи тобой овладевают. Какими бы они ни были ‒ возвышенными, добродетельными, или черными и сатанинскими, ‒ они все равно привязывают тебя к подсознательному. Мир остается снаружи, за стенками. Конечно, иногда мы в него прорываемся. Но такие сны бывают у простого человека редко. Может, всего несколько снов на сотню, не больше. Такие сны запоминаются очень надолго ‒ потому что человеку удается глотнуть воздуха свободы, воздуха настоящего живого мира. Ты сейчас путешествуешь свободно. И можешь оценить, что дает такая свобода.
‒ Могу, ‒ согласился Илья. ‒ Каждый мой сон ‒ как праздник.
‒ Об этом я и говорю, ‒ кивнул Виктор. ‒ Придя к нам, ты начал жить полной жизнью. И это только начало…
‒ Я понял… Скажи, а почему ваш орден называется Орденом Люцифера? А не Орденом Сатаны, например? В чем разница?
‒