богослужения в Успенском соборе Кремля, а трижды в неделю приходил сюда и раньше Шарапова, для того, чтобы перед утренней в соборной избе послушать молодого но уж очень речистого и занимательного юриста Федора Плевако[12].Даже в старости вспоминал он сказанные здесь Федором Никифоровичем замечательные слова: «Самые счастливые минуты в жизни мы проводили здесь, в этом великом святом и древнем соборе… Перечувствуйте это, и все остальное покажется вам суетой сует». Иногда, уже после службы, он, интеллектуал и почти аристократ, соглашался посидеть с Ванькой в трактире, выпить пару чая и рассказать что-то интересное. Ванька таким отношением к себе очень гордился и дорожил.
С годами Ванька и действительно стал настоящим членом шараповской семьи. Он строго подчинялся всем внутридомовым распорядкам, хозяин же волновался за него, как за родного сына. Сытин, рассказывая о жизни у Шарапова, часто вспоминал, как однажды, после воскресных посиделок с манухинскими приказчиками, он пришел домой в одиннадцатом часу вечера. В доме Шарапова был заведен строгий порядок: в 21–00 – ужин, 22–00 – отбой. Поэтому, возвращаясь, Иван был уверен, что Петр Николаевич вместе со всеми домашними уже спит и ему надо будет только как можно тише пробраться восвояси. Однако ворота ему открыл не кто-нибудь из работников, а сам Шарапов. Он был полностью одет, с фонарем в руке. На лице его самыми яркими красками была написана тревога за куда-то запропастившегося мальчишку, которая и не позволяла ему спокойно отойти ко сну. Осветив Ванькино лицо, он не стал ругаться, а только укоризненно покачал головой:
– Ты где это пропадал до полуночи? Как тебе не стыдно тревожить меня, старика? Где твоя совесть?
Совесть в это время вовсю уедала молодого работника. Она только и позволила Ваньке, низко опустив голову, пристыжено пробурчать:
– Простите, Христа ради, Петр Николаевич… Этого больше никогда не повторится.
И правда, подобное больше не повторялось. Хотя держать слово молодому Ивану было отнюдь не легко. И не только в силу возраста и всяческих соблазнов, но и по службе. Одной из важных обязанностей у молодого приказчика было представительское сопровождение оптовых шараповских покупателей. Тех же офеней именно Ванька кормил и поил в трактирах и обязательно водил в баню, что было равносильно банкету по поводу удачного окончания сделки.
Но если в Москве Шарапов мог хорошо следить за своим любимцем и за его моральным обликом, тог во время ярмарочных командировок этот контроль почти полностью утрачивался. И это сильно тревожило старого купца. Он прекрасно знал, что любую более или менее значимую сделку там принято «обмывать». И такие «обмывания» порой выливались в объемную попойку, не участвовать в которой Ванька просто не мог, дабы не обидеть клиента.
Сытину исполнилось 24 года, когда Шарапов всерьез обеспокоился о том, чтобы молодец остепенился. Скорее всего, купец