выйти из него и очутиться прямо напротив площадки остановки гимназических шатлов. Было без пятнадцати девять. Время достаточно.
Воль проспекта стенами стояли высотки. Ветер разгонялся в их ряду как в ущелье, продувая неплотную одёжку Койта. Из носа мальчишки потекло. Он слизнул докатившуюся до верхней губы капельку, и дёрнулся рукой, чтобы по привычке вытереть нос рукавом, но осёкся, опустил руку. Вспомнилось, что Коста грозился в случае намеренного загрязнения формы едой, глиной или соплями, заставит виновника самому стирать её хозяйственным мылом, причём именно в холодной воде, чтобы краски не линяли. Койт быстро скинул с плечей рюкзачок. В его боковом отделении лежали салфетки, с десяток не более, старинный ключик, непойми от чего, и маленькое круглое зеркальце в потёртом пластиковом обрамлении. Всё это, кроме одной салфетки, перекачивало в правый карман куртки. Приведя себя в порядок, Койт, дойдя до входа в подземный переход, метко бросил катушек салфетки в урну. Почти как культурный человек.
Из перехода неожиданно донеслась музыка. Койт начал спускаться вдоль дальней стенки, где была проложена колея для тележек. Он знал, что находится там, под землёй, но музыки оттуда ещё никогда не слышал. Он знал, что по левой стенке идёт ряд заброшенных палаток, кроме одной, центральной, где сидел толстый дед, около которого крутился больной на голову мальчишка лет пятнадцати. Эти двое чинили всё что угодно, от ботинок до кнопочных мобил. Напротив этой палатки всегда стояла табуретка, и лежал большой лист пенопласта, такой же, как у ребят в убежище. Хозяина табуретки и этого листа Койт ещё ни разу не видел. Больше в переходе ничего интересного не было, разве что в самом последнем павильоне за стёклами были прикреплены картинки с видами Диких Островов. Вероятно, там когда-то продавали билеты на эти острова. Проходя мимо этих картинок, Койт не останавливался, а просто слегка притормаживал, мечтая однажды увидеть эти пейзажи вживую.
Переходов Койт не то чтобы опасался, но недолюбливал, так как там можно было нарваться на хлыстов, тусовавшихся во время дождя, или потому что в переходах было сподручнее прижать какого-нибудь бедолагу к стенке. Для этого у Койта было зеркальце. Он вытащил его и протянул руку, так, чтобы видеть переход, будучи самому невидимым. Навстречу шла пожилая тётка, таща за руку еле успевавшую перебирать ногами маленькую девчонку. А посередине, на табуретке, сидел бродяга в камуфляже. Перед ним стояла пустая высокая консервная банка, в руках он держал инструмент, раскрытый футляр от которого лежал на пенопласте. Таких инструментов Койт ещё ни разу не видел. Две пластиковые коробки с кнопками, соединённые собранной в складки тряпкой. Изгибы тряпки были металлизированы. Штаны у музыканта были засучены, чтобы все видели два карбоновых протеза, что заканчивались разной обувкой. Правый протез упирался в рыжий кроссовок с синими шнурками, завязанными бабочкой, а левый – в чёрный, без шнурков вовсе. Засмотревшись на бродягу, мальчик не сразу услышал шаги