он не успевал, и тетя Жанна вынесла ему теплый пирог с картошкой и крынку молока.
– Крынку верни, охламон! – с притворной строгостью предупредила она.
– Обижаешь, тетьжан! – приложил он руку к груди и помчался к грузовику.
Вертя баранку по холодку, он снова и снова обдумывал женитьбу. У них ведь как – свадьбы после сбора урожая. В один месяц всем колхозом гудят, а потом жди одиннадцать месяцев. Можно бы еще годик, потерпеть, но чем раньше, тем лучше. У ругару семьи большие, четверо ребятишек, как у него в семье, – это даже мало считается. У Устиныча вон десять. Было. Семеро попали под всеобщий призыв – пацаны-тройняшки, три девочки и старший сын. Вернулась одна Анна. Вот он и подсчитал: если не хочет, чтобы детей война сожрала, в ближайшие восемь лет надо всех родить, а затем пять лет переждать. А через эти тринадцать лет Анне будет уже тридцать пять. То ли родит еще, то ли нет. Да и что если сразу не получится? Кто его знает? Не всегда же дети в первый же год после свадьбы рождаются. Он недавно узнал, что мама тоже всё высчитала, только поэтому из Антиповых никто на фронт не попал. Вот он из-за выговоров может первый такую глупость сделать, если не образумится.
…Лешка ударил по тормозам, вывернул руль и зажмурился, ожидая, что полетит в кювет. Обошлось. Грузовик опасно накренился, но, пошатнувшись, снова встал на четыре колеса. Чертыхаясь, он полез из кабины. Откуда взялась на дороге эта девчушка? Словно из-под земли появилась. Ребенок сидел у обочины, съежившись, обхватив себя грязными тоненькими ручонками, втянув голову в плечи. Волосы, правда, были на диво красивыми – белые, точно снег, они блестели на солнце. Так и тянуло дотронуться до них, чтобы проверить – на ощупь они такие же гладкие? Но Леша одернул себя, грозно сдвинул брови:
– Ты какого хрена тут делаешь?! – заорал он, ловя себя на том, что по-настоящему не сердится и страшно рад тому, что не задавил девчонку. Но песочил ребенка, не хуже, чем Устиныч его. – Ты откуда взялась? Почему по полям без присмотра шляешься? Где твои родители? – девочка выпрямилась, и Лешка поперхнулся: не такой это и ребенок, лет четырнадцать определенно есть, вон грудь наметилась. Сбавляя тон, он задал последний вопрос. – Сколько тебе лет? – порыв ветра взметнул прекрасные волосы, и ответы потеряли смысл. Он мог только смачно выругаться, чего не делал лет пять. – Б…!
Ушки у девчонки чуть заострялись сверху. Самую малость, не уродуя ее, но достаточно, чтобы понять – перед ним враг. Шпион.
Эльфийка!
– Б…! – вдохновенно повторил он, совершенно не зная, как себя вести в таких случаях.
Нет, конечно, их учили на уроках НВП 12 обезвреживать шпионов. Предупреждали, что враг это очень опасный и коварный. Не смотреть. Не разговаривать. Изменяться сразу. Сражаться насмерть. Оглушить во что бы то ни стало, иначе смерть.
Но почему никто не сказал, что это может быть тоненькая, беззащитная девочка, которую, кажется, переломишь одним пальцем? Почему его не научили бить слабых, безжалостно