На деревянных полах слезла краска, когда-то ярко-желтые обои выцвели, стали невразумительно бежевыми. Хорошо, что их хоть немного прикрывал трехстворчатый шкаф и ковер, полученные в наследство от бабушки. Тогда вещи на совесть делали: крепкий шкаф не один переезд выдержит, а ковер для моли был слишком натуральным. Моль нынче больше синтетику уважает. Кровать в нише и диван напротив старенького телевизора доживали последние годы. Диван уже не раскладывался, и, устраиваясь на узкой половинке, Зина каждый раз боялась, что одна из пружин воткнется в бок. У окна, закрывая батарею, стояла тумба от старой швейной машинки. Когда-то Зина шила на ней ползунки и чепчики сыну. Теперь же машинку убрали внутрь – удобная конструкция, – а сверху поставили компьютер. За ним и сидел Богдан. И, конечно, курил.
– Да что же это такое! – возмутилась она в согбенную спину. – Лето на улице! Неужели нельзя хотя бы на балкон выйти покурить? Как же спать в этом можно? Я же задыхаюсь, сто раз говорила!
– Не ори, – отозвался Богдан, не поворачивая головы. – Жрать принесла?
– На работу устроился? – привычно начала она перепалку. – Вот как устроишься, так и купишь себе пожрать. А моей зарплаты хватает только квартиру снять и до работы доехать. И на хлеб.
– Ты чего на меня орешь? – он угрожающе сдвинул брови. – Весь день голодный сижу.
– Мог бы картошку сварить. Или хотя бы посуду помыть. Сколько же можно, в конце концов?
– Мать, не зли меня!
– Сам не зли…
Они могли так ругаться часами: сначала на повышенных тонах, потом сын начинал кричать матом, а она подхватывала. Затем он бил посуду или портил ее вещи… Особенно если требовал денег. В результате она давала всё, что ему нужно, кормила и снова увещевала, глядя, как он за один присест уминает кастрюлю плова: «Богдан, ну сколько же можно? Сходи хоть в “Ман” грузчиком устройся, хоть какая-то копейка. Я ж ничего забирать не буду, но хоть с меня тянуть перестанешь на сигареты, презервативы и подарки девушке…» Он обещал, что завтра же пойдет. И даже плел небылицы, что устроился, просил деньги на обед в счет зарплаты. Позже оказывалось, что сидел дома, никуда не ходил. И всё начиналось по новой. А куда деваться? Единственное родное существо. Не выставишь же на улицу.
Сегодня у нее не было сил спорить. Отдернув старенькие ситцевые шторы, она поставила возле балконной двери вентилятор и отправилась за отцовским письмом. Где-то на антресолях оно хранилось.
Бодро поставила табуретку, забралась на нее, потянула на себя картонную коробку, перемотанную скотчем, и тут же поняла, что не удержит ее.
– Богдан, помоги!
– Чего там у тебя? – быстрый взгляд через плечо и ленивый ответ: – Сама справляйся, не переломишься. Меня тут убьют сейчас.
– Богдан, ну суставы же болят! Три килограмма удержать на весу не могу. Подержи, тут секунда буквально.
– Вот как жрать сготовишь, тогда помогу.
– Да сейчас сготовлю! Вот коробку сниму и сразу пойду готовить.