препятствия сметет не фиг делать. Ментов тоже жалеть не буду. Отскочат – их счастье. Потом они сообразят, будут стрелять. Но если колесо прострелят – это ничего. Километров десять протянем, пока они нормальную погоню организуют…
– Я могу вывести из строя их технику, – робко предложила эльфийка. – Мне только оружие огнестрельное неподвластно.
– Если выведешь – еще лучше! Значит, вовсе погони не будет. Сумеем оторваться…
Теперь и он видел, что дорога перегорожена. Правда, не так уж непроходимо. Шлагбаум, милицейский воронок. Если его ударить по носу, он отлетит в сторону, никакого ущерба не причинит. Леша машинально перевел машину на соседнюю полосу. Мент в темно-зеленой форме выставил перед собой черную в редкую красную полоску палочку (у военных форма тоже зеленая, но пятнистая, а палочка точь-в-точь такая же). Леша, как и обещал, поехал медленнее. Сообразил, что не сказал девочке, чтобы пригнулась или села на пол. Ни к чему ей светиться. К тому же они и раньше стрелять могут начать. Металл двери – какое-никакое, а прикрытие. Искоса глянул на Лаэртель. Она и сама сообразила. Умничка. Только веки как-то не хорошо прикрыты, будто она в обмороке. «Колдует!» – догадался Лешка и с радостью нажал на педаль. Машина взревела, менты бросились врассыпную, на бегу выхватывая пистолеты. Из машины выскочил шофер. Леша задел его краешком бампера и, не задерживаясь, рванул дальше по грунтовке. Вслед неслись выстрелы и матюги: поняли, наверно, что ни одна машина не заводится.
Лаэртель снова села на сиденье, но уже выпрямив спину. Свободно, торжествующе. Она улыбнулась благодарно, и сердце снова пустилось вскачь, а в голове затуманилось.
– Спасибо, Леша, – она произнесла это так проникновенно, что пришлось отвернуться и сделать глубокий вдох, чтобы прийти в себя.
Он ответил после паузы, но всё равно хрипло.
– Один я бы не справился. И ты бы не справилась. Только вместе. Дойдем, не бойся.
На этот раз в ее улыбке сквозило недоверие.
Беда
– Скорая? Скорая?! – кричала Оля в трубку, словно во время революции дозванивалась в Кремль. – Пожалуйста, скорее! – она не выдержала и заплакала. – Мой сын, шесть лет. Судороги, температура. Он и кричать не может. Мне кажется, дыхание останавливается! Казахская 15а, квартира 16, – на том конце провода терпеливо расспрашивали: фамилию, имя, но она, ничего не соображая, закричала: – Боже мой, да приезжайте же скорее! Я здесь всё расскажу, только спасите его.
Опустив трубку, она вцепилась в руку ногтями, разрывая кожу до крови. Это чтобы успокоиться. К Елисею надо вернуться спокойной, ему и так тяжело. Сморгнула слезы, несколько раз глубоко вдохнула и поспешила в спальню.
– Елисеюшка, как ты? – склонилась над постелью. Сын был страшно бледен, просто салатного цвета, который она так ненавидела. И не отзывался. Только маленькая ручка сжала ее указательный палец, да дыхание, замершее на мгновение, вырвалось с всхлипом, а потом опять утихло. Ей хотелось вскочить, достать зеркальце,