губы. А на щеках женщины, словно оставленные искусным резцом, застыли мраморные слезы, и плащ развевался вокруг фигуры широкими складками. Будто бы резко обернулась, да так и застыла.
А ведь в сказках нельзя оборачиваться. Никогда.
Позже, натирая паркет и сгребая совком каменный лед с пола, Ханна старалась не думать о новых постояльцах, как их упорно называл шут. Зловещую галерею она как могла обходила стороной.
Возможно, она смогла бы повернуть волшебство вспять. Раз могла заставить увядшие бутоны цвести вечно. Но сколько Ханна не умоляла, сколько не плакала возле разряженной статуи, никто из гостей так и не покинул ворот замка.
А значит, и отца ей не удастся вернуть.
Подарок
В то утро вид у шута был какой-то странный. Он весь словно поник, заискивающе заглядывая Ханне в лицо. Не изводил насмешками, как раньше, не подсмеивался, норовя поставить подножку, нет. И почему-то упорно отводил взгляд. Боялся ее, что ли?
За все годы, проведенные в замке, она так и не смогла его понять. Даже имени его не знала. Шут не потрудился его назвать, а к ней обращался исключительно «эй, ты!«или «эй, мышь!». Он то гонял ее как собачонку, то вдруг вставал как вкопанный и подолгу смотрел, словно видел впервые. В такие моменты ей казалось, будто из-под маски текут самые настоящие, не нарисованные слезы.
– Иди, иди к себе. Отдохни, – участливая маска сочувственно цокала языком, глядя на ее истертые руки. – Можешь поспать часок-другой. И ладошки, ладошки-то потри мазью, я тебе на столе оставил.
Что-то новенькое, раньше он никогда не позволял ей бездельничать…
Ханна насторожилась, как зверек. Что-то здесь было нечисто. Во всем доме, в самом воздухе, казалось, застыло ожидание. В коридоре каждый шаг отзывался гулким эхом, когда девочка поспешила к себе. Еще никогда Ханна так остро не ощущала свое присутствие в этом доме. Эти молчаливые стены, звонкие зеркала, застывшие статуи – все они провожали ее взглядом, как публика на миг замирает в конце представления, чтобы затем разразиться шумными овациями. Потому Ханна не особо удивилась, заметив, что кто-то явно побывал в ее комнате.
И оставил сюрприз.
Платье, совсем новое. Скользящий атлас, кровь и слоновая кость, с вышитыми шелком белыми и черными маками, оборки из шуршащей тафты спускаются до самых колен. Пышные рукава испещрены ромбами серебряной парчи, жемчужные нитки крест-накрест живо напомнили Ханне бусы на праздничной елке, которую они с отцом наряжали каждую зиму. К платью полагался тонкий крученый пояс, перчатки и съемный воротничок. Какой высокий! Да ее тоненькая шейка совсем потеряется в этом ворохе кружев!
Все четыре года, проведенных в замке, зеркала запечатлевали ее превращение: нежная пухлощекая девочка мало-помалу исчезала, а вместо нее появлялся нескладный подросток с худыми, как узловатые жерди, руками и ногами, и осунувшимся личиком, на котором выделялись огромные серые глаза.
За все