полчаса, потом еще час. Все бесполезно. Нужно признать, что я – очень фиговая подруга. Настолько фиговая, что даже школьный изгой предпочтет остаться в изгнании, чем в моей компании. И то, что Чудик не пришел, вполне ожидаемо. Если бы меня унизили в школе, я бы…
– Наша сделка расторгнута, – говорит Чудик, сгорбившись в проеме полутораметровой двери, что ведет на крышу.
Чудик мнется возле двери и никак не решается зайти на крышу.
– Я пришел только для того, чтобы сказать, что наша сделка расторгнута.
– Но почему? – спрашиваю я, пытаясь изобразить святую невинность.
Сейчас – самый подходящий момент, чтобы вычеркнуть Чудика из своей жизни. Он больше не будет нести всякую чушь и позорить меня перед друзьями. Но что-то в этом парне не дает мне отпустить его. И я не знаю, то ли это обещание сделать меня звездой, то ли что-то другое.
– Ты еще спрашиваешь?! – кричит Чудик и подходит ближе. – Забыла, как унизила меня утром?
– Но я ничего не сделала. А за поступки Тима отвечать не могу.
– Вот именно, ты ничего не сделала. Этого вполне достаточно, чтобы разочароваться в человеке. Друзья так не поступают.
– Да что ты вообще знаешь о дружбе? У тебя нет друзей!
– У меня есть друг! – и он тут же поправляется: – Был друг. В моей первой жизни.
Слушать эти сказки без смеха просто невозможно. Реинкарнация – допустим, переселение душ – возможно. Но вечная жизнь самоубийц – это что-то новенькое. И если бы так и было, разве не это писали бы на брошюрах для отчаянных? Ведь тот, кто не хочет жить, точно не согласится на такую аферу.
– Ты думаешь, что со мной никто не хочет дружить, потому что я странный? – спрашивает Чудик.
– Разве дело не в этом?
– А может, это я ни с кем не хочу дружить и всячески отталкиваю людей от себя? То, что со мной происходит, напоминает летний лагерь, когда кто-то из сотрудников приезжает со своим ребенком. Первая смена проходит круто. Ты находишь друзей, вы веселитесь и клянетесь в вечной дружбе. Танцуешь свой первый медляк под «The Unforgiven», держишь ее за руку и робко целуешь в щечку. А через 21 день все, кто был тебе дорог, уезжают жить свою жизнь дальше, оставляя тебя в пустоте. На вторую смену приезжают новые ребята, и ты уже осторожничаешь. Потому что через 21 день они тоже тебя покинут. И к четвертой смене ты уже никого к себе не подпускаешь. Не потому, что не хочешь заводить друзей, нет. А потому, что терять близких – самое страшное в жизни. Так лучше совсем их не иметь. Только если в летнем лагере всего четыре, по ощущениям бесконечных, смены. В Аду самоубийцы – это и правда целая вечность. Моя вечность – длинною в 17 лет.
– Так зачем тебе я?
– Затем, что в конечном счете все бессмысленно, если тебе не с кем разделить сегодняшний день.
После секундной паузы Чудик говорит:
– Я думал, что в тебе что-то есть. Хотел помочь вытащить это наружу. Но я ошибся. Ты такая же, как все. А из уникального в тебе – только отпечатки пальцев.
Вспоминаю слова Тима: держись от него подальше. И принимаю этот вызов. Мы должны