а
1.
Михаил сидел на жесткой каменистой земле, закрыв глаза. Жажда под патологически палящим Солнцем сушила мозг и сердце. Он пытался прятать голову в тени облезшей горбатой акации. Связанное тело затекло. Обездвиженные руки опухли, а ноги выкручивало так, что, казалось, был слышен хруст суставов…
– Я выпью… – прохрипел под боком Тишка и дернулся к корыту.
– Не смей! – прошипел Михаил и согнул связанные ноги, чтобы помощник не смог через них переползти. – Потечешь, как они.
– Атанасиус не течет, – тупо упрямился Тишка.
Михаил приоткрыл глаза. Нестерпимо яркий свет выжигал не только землю и скалы вокруг, но и само близкое море. Вокруг старого свиного корыта, наполненного жидкой грязью, лежали в застывших позах такие же несчастные нетоварные рабы. Они вчера пили из корыта, а сегодня только стонали. Из-под них текло. Сухим лежал только Атанасиус.
– Умер, – выдохнул жар из груди Михаил. – Отмучился.
Он прикрыл глаза и увидел, как проявилась на фоне темного неба белая повозка с белыми людьми и под белыми зонтиками.
«Глюки, – подумалось страдальцу. – Особенно белые зонтики…».
Тишка толкнул в бок. Мимо действительно проезжала черная повозка с двумя высокими неграми, сидящими друг напротив друга… Но зонты! Большие черные зонты на спицах. Михаил попытался приподняться и неожиданно для себя заскулил:
– Месье, же не манж па сис жур…
Изумленные негры повернулись к замусоленному рабу и дружно прикрыли свои широкие африканские носы бордовыми платочками. Михаил уловил их бескрайнее удивление и, прокашлявшись, добавил для убедительности:
– Je n'ai pas bu…
– Он еще и не пил! – возмутился Тутто на родном шведском.
– Ты кто такой? – вступил в разговор не самым благожелательным тоном Ларсон.
Михаил собрал под языком последнюю слюну, смочил ею горло и, напрягая расплавленные мозги, попытался тоже заговорить на шведском:
– Я ваш! Я свой! У меня прадед с Готланда!
– Нашел место и время предками меряться. Мой прадед из Нигерии, и что?
– Ты русский! – догадался Ларсон. – С чего нам тебя спасать?
У Михаила закончились надежды, силы и слюна.
– Пить… – еле выдавил он из себя.
– Если купим коз, нам придется докупить для них воду, – озадачился не предвиденной проблемой Ларсон.
– Тогда и этого напоим, – обнадежил умирающего Тутто. – И почему русские всегда не едят только шесть дней? Наверное, потом умирают…
***
Михаил очнулся от влажного шершавого языка. Любимица Зорька заботливо облизывала лицо хозяина. Рядом стоял крупный самец Ростик с шикарными рогами и, недовольно принюхиваясь, присматривался к Михаилу. Чуть удивленный Тутто неохотно слез с повозки и дал выпить пару глотков из фляги.
– Как ты нас нашел? Много русских спустилось с тобой?
Михаил прохрипел в ответ не членораздельно на непонятном языке. Тутто влил еще один глоток.
– Я здесь один. Два побратима погибли на Оке.
– И все? – удивился Ларсон и уточнил с явным недоверием в голосе. – Ты единственный русский на всю Европу и вдруг выскочил такой: «Je n'ai pas mangé depuis six jours?».
– Я не выскочил, а лежал! Вы сами ко мне приехали.
– Допустим. – Тутто поднес фляжку к лицу, но пить не дал. – Так сколько вас?
– Было трое… я остался один, – терпеливо пояснил Михаил.
– Ну, как хочешь… – разочарованно промычал Тутто и начал лить воду из фляжки на землю.
Тишка с рыком подполз к исчезающей луже и присосался к мокрому дорожному камню.
– Хвати! Поехали! – распорядился Ларсон. – А то подцепишь еще от него. Хазары с ними сами разберутся.
Повозка тронулась, но козы за ней не пошли. Возница остановил мерина и вернулся турнуть застрявших животных. Зорька возмущенно заблеяла, а Ростик пошел на погонщика, выставив вперед свои внушительные рога. Возница попятился. Оступился и упал на закоченевшего Атанасиуса.
– Чего это они? – неприятно удивился Тутто, опять слезая с повозки.
– Это мои козы.
– А-а… – разочарованно протянул он. – В суд подавать будешь?
– А есть кому? – с присвистом переспросил Михаил.
– У нас Ларсон серьезный прокурорский чин имеет. – Тутто повернулся к восседающему компаньону. – А я местный судья. И постановление мое краткое: животные перешли во владение добропорядочным покупателям. И не за какое-то жалкое рубленое серебро, а за полновесные золотые солиды.
– Я их вырастил. Они меня не бросят. – После пары скупых глотков чувство жажды обострилось, но говорить стало легче.
В подтверждение его слов, Ростик развернулся рогами в сторону афрошведа и утробно заблеял.
– Какие они агрессивные! – стушевался Тутто и отступил.
– Они