корректируя своё поведение соответственно новым входящим данным. Идти кое-как. Либо вообще ничего не будет получаться, если мы будем думать только лишь о себе и слышать только то, что говорим сами. Не обращая внимания на те знаки внимания, которые другие нам постоянно посылают.
– Кроме затрещин! – задумчиво усмехнулась Медея, вспомнив мать.
– Для того чтобы ты наконец-то начала задумываться о себе и меняться! Для своей же пользы! Для пригодности обитания в своих же «идеальных мирах»! Поэтому люди и напоминают мне детей, которые истерично разбрасывают свои игрушки. Наивно полагая, что им никогда не придется их собирать.
– Детей? – нервно усмехнулась Медея, вспомнив свои прошлогодние приключения в детском лагере.
– Да, Медея! В этом виноват живущий в каждом из нас «Архетип младенца»15, выросший под крылом цивилизации в «Человека-играющего».16
– И во что же вы тут играете, Дон Кихоты? – усмехнулась Медея, посмотрев на Креусу.
– «На лыжах в баню»! – отреагировал Ганимед. Достал потрёпанную тетрадь и стал читать: – «Источником шума, смеха, веселья и слёзных воспоминаний является и будет являться очень короткое, но очень замыкание в чартах и глобусных картах Великой империи инков. Но солдаты знают толк в великих самоварках и саможарках! Да, что нам та полевая кухня? Все мы солдаты любви. А я и так целый (но раненный в голову) старший лейтенант. Я должен умереть за тебя, для тебя, во имя…
– Дурак вы, товарищ старший лейтенант. Жить надо весело, с улыбкой на плечах! В общем, надо, братцы, жить припеваючи.
– Сколько можно петь? Хватит, трубите отбой. Всем спать! Я проверю. Только ноги помойте, уроды. Кто сегодня должен трубить отбойник молотком? – гавкнул я с надеждой на ответ.
– Ефрейтор Том Йорк! – отрапортовал невзрачный шизофреник.
– Похвально! Ну, так значит вы сегодня горнист, ефрейтор Йорк?
– Так точно! – глядя мутно в потолок, взвизгнул главный радист.
– Не перепевай меня на полу-слове, – прошипел я ему в ухо, – слушай меня. Перестань скулить эту узбекскую похоронную. Я вызвал тебя по важному, я бы сказал, интимному делу, – объявил я грустному горнисту, – сразу же после отбоя – ко мне!
И шепотом добавил:
– Постарайся прийти незаметно.
Опять звучит странная для этого мира песня: «Карма-полиция». Какое тщеславие у этого ефрейтора. Но он красив! Не то, что некоторые капралы. Это хорошо, что он глуповат и заторможен. Таким здесь и место.
– Кто там?!
Стук в телефонный аппарат раздолбил мои размышления.
– Капрал Симба по вашему приказанию въехал!
– Куда ты въехал?
Ничего не понимая, я встал с дивана.
– Войдите! – крикнул Симба. И пнув дверь моих апартаментов, начал торжественно маршировать, гремя лыжами.
Он был словно замотан в большую белую простыню на босу ногу. Мгновение