внутри тебя. Нет, просто показываю, чтоб понял, что это за существо с тобой живет. Не живет… существует, так правильно. Сперва отца выпила, потом мать. Потом на их вопли и визги прибежал дурак участковый. Увидел меня, трупы иссушенные, как эти, как мумии, натурально обделался. Не, я его не виню, он просто дурак, просто мерзость, а не в детстве медведем напуганный. Дважды или трижды ходила, а он меня, Пал Викторыч, домой спроваживал. Я его тоже выпила.
Голос удалялся тем дальше, чем дольше продолжался рассказ, под конец Тимофей едва слышал хозяйку. Будто уже не в доме она находилась, а где-то далеко, на улице, под мелким, нудным, стылым дождиком. Он вздохнул и снова попытался оглядеться, сам не понимая, для чего. Подошел к печке, заглянул за нее, наткнувшись на кровать с разгвазданными пружинами. Вернулся.
– Ты здесь? – Ответ едва донеся до его слуха. – Так это ты поэтому здесь осталась? Мина? Мина?
Он начал тревожно шарить по углам, заглянул в сени, выбежал на крыльцо и тут же вернулся. Ветер хлестнул в лицо первые осколки осени – сорванные с дерев желтеющие листья. Один прилип к щеке.
– Мина, постой, не уходи. Я ведь не могу без тебя.
– Я выведу тебя.
– Ты не поняла, я никуда не уйду, милая, милая, я… можно мне обнять тебя, наконец?
И снова тишина.
– Я и твоего отца тоже так вот выпила. А то что осталось – в топь.
– Я понял, Мина, не уходи. Будь здесь, я ведь, я… дай мне хоть руку свою. Пожалуйста. Больше ничего не прошу, я все понимаю, ты боишься, ты столько пережила, ты…. Я не могу уйти. Не хочу. Не буду. Пожалуйста, Мина… если ты меня слышишь.
Он сел на диван, съежился, холод неприятно прогулялся по телу, он вздрогнул, будто разом замерз, хотя в недавно топленой зале по-прежнему сохранялись остатки тепла. Они хорошо поработали над утеплением дома, а Мина еще и поставила вторые ставни – ветер больше не сквозил в законопаченные щели, а дождь не проникал в заделанные дыры.
– Мина, – прошептал он. И вдруг произнес, сам не ожидая: – Нам все равно надо за одеждой сходить, я ведь иначе зиму не переживу. Ты сколько оставила на карточке?
– Шестьдесят четыре тысячи, – голос немного ожил, и приближался. – На ботинки тебе хватит. А ты точно хочешь остаться?
– Ты самый близкий человек, который у меня есть.
– Я уже не человек, двадцать лет как.
– Значит я тоже не совсем человек, раз у меня самые близкие – это призраки.
– Всего-то один. – он почувствовал, как его пальцы сжала холодная, рука. И тут же отпустила. – Прости, больше не могу. Не хватает сил. Надо охотиться. Теперь ты понимаешь, почему в лесу никого не осталось.
– Даже призраку нужны силы, – он повертел головой, ориентируясь на голос. – Я здесь, тут, рядом. Прости, что только сейчас рассказала. Но я боялась, ты уйдешь.
– Не уйду, – решительно сказал он. – Это единственное место, где мне хорошо. И нисколько ты меня не испугала, напротив. Я еще у тебя много чего хотел спросить.