– я все еще не могла называть ее этим странным прозвищем Гого, которое использовала ее мать, – вела себя застенчиво и редко поднимала глаза от своей тарелки. Мадам Скиапарелли сыпала шутками и историями. Даже суровый официант улыбнулся, когда мадам рассказывала историю о том, как в молодости поехала на Кубу с певицей Ганной Вальской. В перерыве ей пришлось тайком выводить Вальскую через задний ход, так как гаванская публика начала бунтовать из-за ужасного голоса певицы.
– На улицах Гаваны меня приняли за Анну Павлову. Мы были так похожи, – вздыхала мадам. – Так жаль. Мне не очень-то нравятся танцоры.
Мари вскинула голову и со знанием дела приподняла одну бровь.
– Они склонны красть мужей у других женщин, – добавила она.
Мать проигнорировала ее.
Эльза Скиапарелли в своем нескончаемом монологе, перемежаемом шутками, поведала, что она родилась в Риме; затем сбежала – именно это слово она использовала – из строгой семьи в Нью-Йорк вместе, как я предположила, со своим мужем, который вскоре ушел; после, снова одна, отправилась туда, куда устремлялись все творческие люди и искатели приключений, – в Париж.
– Я езжу в Рим только навестить мать, и стараюсь делать это как можно реже. Рим полон коричневых рубашек. – Она вздрогнула. – Ужасный человек этот Муссолини. Что он сотворил с моей страной! Увидев его фотографию с Гитлером в газете, я села на бордюр и заплакала.
– Муссолини и итальянский модный совет запретили печатать там мамочкины дизайны, – пояснила Гого. – Она отказалась от приглашения на ужин с дуче.
– Позвольте раз и навсегда заявить, что я не буду иметь ничего общего с фашистами и, боже упаси, не хочу, чтобы они носили мою одежду. Ну что, по чашке кофе? Пора возвращаться.
– Разве она не очаровательна? – спросила я Аллена, когда лимузин мадам отъехал от школы. – Такая уверенная в себе и одновременно простая в общении. Утонченная. А эта великолепная меховая шуба!
– Неплохо для пожилой леди, но мне нравятся мадам помоложе. – Он поцеловал меня в шею, как раз в то место, где колючий шерстяной воротник платья касался кожи.
– Ну что ж, – сказал Чарли, забирая кепку и надвигая ее на лоб. – Пусть будет Скиапарелли. Выбор за тобой. Но мне нужно сделать один звонок. Мы должны были кое с кем встретиться в салоне Шанель. – Он зашел в кафе и через минуту снова вышел, смущенно улыбаясь.
Чарли на голубом автомобиле встроился в плотное движение Сен-Жерменского квартала. Мы пробирались по переулкам и проспектам, уворачиваясь от тележек с фруктами и овощами, конных полицейских, переходящих дорогу пешеходов и других автомобилей. Переехали через Сену.
– Мост Руаль, – закричал Чарли. – Тюильри, – снова воскликнул он, когда мы пронеслись мимо пастельных садов. – Помнишь?
Мы играли там в детстве. Чарли увидел, что я вцепилась в дверь так, что побелели костяшки, и притормозил.
Прозрачная Сена, деревья в листве, горшки с красной геранью на каждом