преимущественно на ключевых точках тела, суставах, серединных и боковых линиях. Смотрелось красиво, и чувствовалась в этом единая система, не случайно и не в разброс они были нанесены. Тот, кто их набивал, знал, как подчеркнуть красоту сложения.
И там, вообще, имелось что подчеркнуть. Парень был высок и поразительно красиво сложен. Если «распустить» глаз, чтобы жил и мослов не замечать, к этой осанке крылья вполне бы подошли.
Рассматривать его было до невозможности любопытно. Открывались все новые детали, в русле логики какой-то нелюдской. Это, вот, косы до пояса, штуки три, наверное, нет четыре. Зачем? Царапины на боку, три длинных, абсолютно параллельных надреза. Кто это мог сделать? Когда вот так выпирают ключицы и даже мышечные волокна на груди и плечах – это какая-то болезнь?
Она не могла остановиться. Хотя было стыдно. Даже, наверное, опасно. Напоследок парень улыбнулся. Вполне искренне. Ожидая, должно быть, ответа. И опять напугал до смерти. У него был оскал шестилетнего. Знаете, когда зубы растут. И торчат, круглые и гладкие, из распухших десен, вылезши наполовину. У ребенка мило смотрится.
На вид ему было лет двадцать пять. Свежая кожа, блеск в глазах, густые волосы – все говорило о том, что он молод.
И красивый… Неизвестно как человек ощущает себя в подобном теле. Есть такое в кинематографе явление – лицо-талисман. Поразительной красоты статист, кочующий из фильма в фильм ради эффектного кадра (надо порой, в ключевой момент зрителя зажечь). При каждом талантливом режиссере такие есть. Не знаешь, завидовать им или сочувствовать… И вот, интересно, откуда они берутся? Это ж какая-то уникальная генетика, древняя благородная кровь… А этот вот, в тайге откуда взялся? Прилетел? Низвергнут за грехи? Сбежал со съемочной площадки?
Она сделал шаг назад и дернула рукав.
– Отпустите! – незнакомец продолжал рассматривать и улыбаться.
– Вы из Карасева что ли?
Он оглянулся как-то быстро и воровато. Потом уставился вдаль, поверх ее головы. Было отчетливое ощущение, что мил человек заметил кого-то сзади, и даже делает тому знаки. Лицо у него как-то вытянулось и поплыло, застыло на нем удивленное, даже потерянное выражение, угол рта под пушистым усом задергался. Оглянулась, не смогла удержаться – никого.
Помолчав некоторое время, ангел спросил как-то неожиданно и неуместно, очень отвлеченным спокойным голосом:
– Карасево аст цто?
Какой-то псих. Напоминал даже не чудаковатого иностранца, а натурального выходца из профильного интерната. И манеры, и вопросы, и оскал этот страшный, которым сменился подергивающийся ус. Он пытался быть обаятельным. Как это понимают сумасшедшие. И говор его очень неоднозначное впечатление производил.
Часто такой же наивной смелостью изъясняться на совершенно чуждом по строю языке, поражают китайцы. Даже уважать их начинаешь. Каковы наглецы! Слова все положенные человек старательно произносит,