Убегай и найди себе хорошего мужа и лучше не рассказывай, чем занималась со мной в ночь Купалы. – и стал удаляться.
– Нет! Ты говорил, что я должна суметь тебя не отпустить и не отпущу, я принадлежу тебе! Никто другой мне не нужен! Я твоя!
– Уйди, дура! – отмахнулся он.
Девушка схватила Любодара за ногу, и он проволок ее нагую по жесткой земле. Он грязно выругался. Поднял её. Она была красива, молода, наивна, и совершенно голая. Грудь её вздымалась, стан больше не сжимался. А его разум проиграл похоти.
Юноша подошёл к девушке:
– Слушайся же, моя русалка. Встань на четвереньки ко мне задом, к лесу передом. Во-о-от! Теперь выгнись, как кошка, которую ласкают.
Руся знала, как кошка от удовольствия выгибает кошка спину и с радостью продемонстрировала любимому своё умение. Любодар провел ладонью вдоль позвоночника девушки и, склонившись, к уху, прошептал:
– Ты готова, русалка?
– Да – выдохнула Руся.
Толчок. И девушку пронзила молния. Она истошно закричала. Молния не бьёт в одно место, но Руся ощутила их сотни.
– Вот! Вот! Вот так я дарю люблю! Запоминай! А-а-а-а! – крик юноши превратился в рык.
Руся уже хотела вырваться, захлёбываясь слезами, спастись, но Любодар крепко держал её за бедра.
– Куда? Сама меня заманила в свои силки, а теперь бежишь. Я тебе любовь дарю! Получай! —грубо сказал юноша и всё поражал её молниями.
Любодар схватил её за горло и притянул к себе:
– Желаешь ли видеть лицо своего любимого?
Слёзы мешали пропустить хоть слово.
– Ну?
Резким движением он повалил её на присыпанную прошлогодней листвой хвою и развернул к себе и продолжил дарить молнии.
– Ты воплощение Перуна? – закричала девушка надрывисто.
– Аха-ха-ха-ха. – юноша надменно засмеялся и всё выше задирал её ноги, молнии забрались совсем глубоко.
Наконец он издал грудной стон и на хвою полилось молоко.
– А теперь беги.
Руся стремительно поднялась, наспех накинула тунику, обернулась и с ужасом в глазах побежала в глубь рощи. Это было странно…стыдно…и…приятно? Взгляд потерялся в мелькающих образах, скопившись в гнетущую тучу, Руся будто стала совсем крошечной в этом мире, что-то скользкое и удушающее шипело о сраме в её голове и сжимало горло. Сгустки тьмы всё плотнее срастались, цеплялись за волосы тянули к низу. Девушка издала истошный крик, и стало совсем темно. Она не вспомнит, как оказалась лежащей ничком у кривой плачущей берёзицы.