но в эту же минуту влетела Бася, повторяя:
– Мороз! Мороз! Мороз!
Вдруг она споткнулась о пяльцы Христины, лежавшие на середине комнаты, и, остановившись, посмотрела с удивлением на Христину и на маленького рыцаря.
– Что это? Никак вы бросали друг в друга этими пяльцами!
– А где же тетя? – спросила Дрогаевская, стараясь говорить как можно спокойнее и натуральнее.
– Тетя потихоньку вылезает из саней, – отвечала неестественным тоном Варвара.
И ее подвижные ноздри задвигались. Она еще раз взглянула на Христину и на Володыевского, который поднимал в это время пяльцы, и быстро вышла из комнаты. Но в ту же минуту ввалилась в комнату Маковецкая, а за нею Заглоба, который явился сверху, и начался разговор о жене львовского подкомория.
– Я не знал, что она крестная мать Нововейского, – сказала Маковецкая. – Он, вероятно, признался ей в своих чувствах, потому что она страшно преследовала им Басю.
– А что же Бася? – спросил Заглоба.
– Бася хоть бы что! Говорит: «У него нет усов, а у меня нет ума, так что неизвестно, кто чего раньше дождется».
– Я знаю, что она всегда найдется, но кто разгадает, что она думает на самом деле. Все это женские хитрости!
– У Баси что на уме, то и на языке. Впрочем, я вам уже говорила, что она еще не чувствует надобности выходить замуж… Вот Христина, та больше.
– Тетушка! – взмолилась Христина. Разговор их прервал слуга, который оповестил присутствовавших, что ужин уже подан. Все отправились в столовую, только не было Варвары.
– Где же барышня? – спросила Маковецкая у слуги.
– Барышня в конюшне. Я им докладывал, что ужин подан, а они сказали «хорошо» и ушли в конюшню.
– Неужели случилось с нею какая-нибудь неприятность? Она была так весела! – сказала Маковецкая, обращаясь к Заглобе.
Вдруг маленький рыцарь, у которого совесть была не совсем чиста, беспокойно сказал:
– Я сбегаю за ней!
Он побежал и нашел ее за дверью конюшни, сидящею на вязанке сена. Девушка так задумалась, что даже не заметила, кто вошел.
– Панна Варвара! – сказал маленький рыцарь, наклоняясь над нею.
Варвара вздрогнула, как бы проснувшись от сна, и подняла на него глаза, в которых Володыевский, к величайшему удивлению, заметил две крупные слезы.
– Боже мой! Что с вами? Вы плачете?
– И не думаю! – воскликнула она, вскочив. – И не думаю даже! Это от мороза.
И она засмеялась весело, хотя несколько принужденно. Потом, желая отвлечь от себя внимание, она указала на клетку, в которой стоял подаренный гетманом жеребец Володыевского, и поспешно проговорила:
– Вы говорили, что нельзя войти к этой лошади? А вот посмотрим! – И не успел Володыевский удержать ее, как она уже была в клетке. Дикий конь присел и начал топать и прижимать уши.
– Он убить вас может! – крикнул