тетя Клава, женщина с добрым сердцем, по мнению окружающих, иногда не дружила с головой, и тягой ко всему экзотическому, принесла это колючее чудо флоры на прошлой неделе, полагая, что оно “скрасит серые будни” и внесет в офисную атмосферу немного тропической свежести. Теперь же, этот “скраситель”, как ехидно про себя прозвал его Евлампий, превратил его жизнь в настоящий ад. Пыльца, невидимая и коварная, словно стая голодных комаров, атаковала его носоглотку, разжигая в ней нестерпимый зуд и вызывая приступы непрекращающегося чихания, от которого, казалось, трескается череп.
Он устало потер переносицу, пытаясь хоть немного сфокусировать зрение на очередном бессмысленном столбце цифр, которые, как назойливые мухи, мелькали перед глазами. Глаза слипались, словно на них набросили тяжелые веки из свинца, а в голове гудело от напряжения и начинающейся мигрени, которая словно молотом долбила по вискам. Нос предательски защекотало, словно по нему пробежала стая муравьев. Он знал этот сигнал, этот предательский признак – предвестник грядущего катаклизма, этой неконтролируемой стихийной силы, которая вот-вот должна была вырваться наружу. Он отчаянно попытался подавить порыв, прикусил губу, напряг все мышцы лица, пытаясь удержать этот неумолимый процесс, но было уже поздно. Словно пробка, вылетевшая из бутылки шампанского, которую долго и тщательно держали в руках, его рот открылся, и весь накопленный гнев, раздражение, усталость и прочие негативные эмоции вырвались наружу в виде оглушительного:
“Ап-пчхи!”
Этот звук был подобен пушечному выстрелу, разорвавшему гнетущую тишину офиса. Кажется, от силы этого чиха даже стены дрогнули, а стекла окон жалобно задребезжали, словно испуганные птицы. Вместе с этим взрывом воздуха, пыли и микроскопических брызг, мир вокруг Евлампия, казалось, на мгновение пошатнулся, подобно кораблю, попавшему в легкий шторм. Он вздрогнул, ощущая легкое, но вполне ощутимое головокружение, словно его неведомым образом перенесло в другое измерение, где гравитация была немного слабее, а законы физики – более гибкими.
Но не успел он прийти в себя, как внизу, на улице, раздался оглушительный крик ликования. Это был не просто шум толпы, не обычные радостные возгласы, а восторженный, почти истерический вопль, исполненный радости, ликования и какого-то необузданного восторга, который не умещался в рамках нормальных человеческих эмоций. Евлампий, удивленный этим внезапным всплеском эмоций, словно его кто-то выдернул из дремоты, с недоумением выглянул в окно. Он нахмурил брови, пытаясь понять, что происходит. Его сознание, еще не оправившееся от чиха, было в замешательстве.
То, что он увидел, повергло его в полнейший ступор, в состояние глубокого оцепенения. На улице, несмотря на проливной дождь, который не прекращался ни на минуту, собралась огромная толпа людей. Они прыгали, обнимались, махали руками, размахивая какими-то странными флагами и шарфами, похожими на тряпки, вырванные