за печной трубой. Тупик на «Носу у Мельника» находился на холме, благодаря чему мальчику открылся вид на едва ли не весь город. С родным Петербургом, конечно же, не сравнить по масштабам, однако плотность застроек поражала. Самые широкие улочки не выдержали бы двухстороннего потока машин. Дома умудрились зайти даже в реку, делящую город пополам. Словно на деревянных ходулях они укрылись у двух огромных мостов, которых облепили жилые постройки.
Вдруг помимо колкой и настроенной сверх меры архитектуры мальчик увидел над башнями с «луковыми» шапками воздушные шары.
– Пожарные, – прошептал Лев. – Помни картины мои, они память моя.
И он помнил пожарных, как мотыльки, подлетавших к огню, на небольшом ярком холсте, который был продан им за бесценок.
– Почему ты молчала об этом?
Слова подхватил ветер.
«Неужели, – думал Лев, – всё мамино творчество, которое было для меня окном в прекрасный мир, не оставалось лишь её фантазией?».
Софья Лукина красками на холсте запечатлела путешествие, которое выпало на её долю.
Настырный ветер загудел об печную трубу, и Лев увидел внутри неё набросанный хворост и мусор.
– Вот в чём дело.
Баба Яра так давно не пользовалась печью, что в трубе под чугунным зонтом соорудили убежище от непогоды. Опутанное паутиной гнездо хранило три небольших яйца. Видимо, их мама улетела из дома и тоже не возвратилась обратно. Лев вытащил плетёное жильё из трубы, с трудом сдерживая дрожащие плечи. Встреча с караваном и открытие мира, затаённого от людей, приглушили горечь утраты. Та часть мальчика, что боялась признать правду, подавила остальные мысли, потому как происходящее тогда и сейчас не укладывались в рамки действительности. Мозг Льва был уверен, что Софья Лукина жива и просто ушла на петербуржскую площадь рисовать портреты туристов.
В столь ветреный день глаза высохли быстро. На уютной улочке изредка появлялись пожилые чаровники, не замечая подростка на крыше, который сам был к ним безразличен. И оттого необычнее было ощущение, пробившее тело Льва, когда к тупику поднялся некий господин, заметный в своей стати. Лёгкая хромота не мешала изящным манерам в походке. На худом теле он носил тёмный сюртук сдержанного покроя, однако щегольства в мелочах господин не чурался. Чем дальше мужчина углублялся в улицу, тем слышнее становился ритм, отбиваемый его тростью, и тем понятнее для Льва была конечная цель его пути.
У калитки сада Бабы Яры господин обстучал трость и снял с головы шляпу. Лев в попытке нырнуть за трубу сдвинул брошенное гнездо и только огромными усилиями остановил его на полпути с крыши, зато пара черепиц устремились вниз.
– Моё почтение! – заслышал мальчик голос. – Могу я узнать, пребывает ли у себя госпожа Вежда?!
Мужчина прохаживался по саду и высматривал того, кто едва не скинул на его голову глиняные осколки. Поборов трусливое желание, затаиться за трубой, Лев накренился вниз и отозвался:
– Извините, я не знаю кто это!
И