p>повести
ЛЕКАРСТВО ДЛЯ ЖЕНЫ
1
Вот говорят – любовь…
Тысячи лет уже с уст человеческих слово это не сходит. И нет, кажется, на свете более сильного, возвышающего, волнующего и до самых потаенных глубин души проникающего чувства, волшебным словом «любовь» выражаемого. Недаром же служители всех муз на протяжении многих веков не устают запечатлевать и воспевать его в стихах и красках, в камне и музыке, на сценических подмостках…
Но и по сию пору величайшее это чувство не раскрывает главную свою тайну: что же, все-таки, есть настоящая любовь, и почему каждый раз она неповторима?
«Любовь – не вздохи на скамейке и не прогулки при луне», – сказал поэт. И как с ним не согласиться?! Не есть ли все эти «вздохи», «прогулки», ухаживания с цветами и подарками, пылкие велеречивые объяснения на самом деле всего лишь красочные фантики? Главное-то ведь – какова сама «конфетка»? Не сведет ли от нее скулы, не загорчит? Да и вообще – такая ли уж она конфетка?..
Мысли эти приходили мне в голову, когда я перелистывал семейный альбом Михаила Ефимовича и его супруги Валентины Кондратьевны Железиных, примостившись на видавшей виды кушеточке в маленькой спаленке стариков, разглядывая старые, кое-где потускневшие фотографии. Вот Михаил Ефимович в офицерском кителе с погонами капитана, орденами и медалями на груди. Слегка скуластое лицо смотрит в объектив строго. А вот он уже в штатском костюме в компании таких же улыбающихся вместе с ним молодых людей, за спинами которых черная школьная доска. На следующей странице альбома вижу Михаила Ефимовича сначала в промасленной телогрейке возле трактора, за которым просматривается уходящая к горизонту свежая пахота, затем, на другой фотографии, – в заводской спецовке на фоне белых баков, трубопроводов, еще какого-то оборудования.
Листаю альбом дальше, и взгляд цепляет фото круглолицей кареглазой брюнетки с ямочками на округлых щеках и сочными вишневыми губами. Барышне по виду нет и двадцати. Она налита здоровьем, свежими молодыми соками, нерастраченными силами. В глазах ее плещется юный задор, неуемная жажда жизни и любви. Я не сразу узнаю эту красавицу. Наконец, до меня доходит, что это же Валентина Кондратьевна на заре своей туманной юности! «Как же хороша она была тогда! – восхищаюсь я, но тут же и укоряю себя: – Да она до конца своей жизни оставалась привлекательной женщиной.
Оторвавшись от альбома, обвожу глазами спаленку. Зная стариков значительное время, я, тем не менее, никогда не переступал ее порог. К противоположной стене, завешенной дешевеньким ковриком простенького узора, вплотную придвинута широкая железная кровать с панцирной сеткой, отсвечивавшей зеркальным блеском никелированных шаров, венчавших боковины спинок. Кровать заправлена светло-коричневым покрывалом, а в изголовье пирамида из подушек – мал-мала меньше, кои в селениях русских, как и мраморные слоники, и поныне остаются чем-то вроде символов семейного уюта и благополучия.
Из залы слышался звон посуды, разнобойный гул уже нетрезвых голосов. Часа полтора назад на местном кладбище похоронили Михаила Ефимовича, и сейчас поминки в самом разгаре.
Михаила Ефимовича Железина в райцентре знали хорошо, уважали, и проводить его в последний путь народу пришло немало. На поминках сразу все в довольно просторную залу дома Железиных не вмещались, а потому заходили партиями. И пока очередная поминала, следующая терпеливо ждала своей очереди во дворе.
Михаил Ефимович скончался ближе к концу сентября, на самом исходе явно запоздавшего ныне «бабьего лета».
Было тихо, почти безветренно. Повисшие над головами курильщиков клубы табачного дыма казались причудливыми фигурами из сизо-голубоватого стекла, а сами мужики с папиросами и сигаретами в зубах – волшебниками-стеклодувами, их рождающими.
Ушел в мир иной Михаил Ефимович возрастом уже за девяносто, умер быстро, тихо и незаметно, не обременив никого затяжными болезнями и сопряженных с ними тягостным уходом.
Валентина Кондратьевна умерла несколькими годами раньше, а парой они при жизни были замечательной. Мы с женой и сами успели в том убедиться, когда и тот и другой находились еще в полном здравии. Соседи ж, как-никак…
Лет около десяти назад на этом краю поселка, неподалеку от Железиных, мы купили дом. Небольшой такой рубленый домишко с приусадебной землицей соток в пятнадцать в придачу. Сами Железины, узнав о нашем желании обзавестись в здешних местах годящимся под летнюю дачу строением, его и присоветовали, когда прежние жильцы надумали переезжать в другое место.
Мы с женой сюда и раньше наведывались. Нам тут нравилось. Здесь заканчивался поселок, а большой дом Железиных завершал эту его окраинную улицу. Дальше, правее начинался уклон, упиравшийся в согру. А если смотреть прямо, то взору открывался чудный простор с пологим, заросшим спорышем и другой меленькой травкой, спуском, вдали как бы терявшимся в водной глади небольшого озерка в полутора километрах отсюда. Водились в нем пескари и небольшие карасики, и можно было купаться.