Мне везет сегодня.
– Тебе нужно общение? Ради бога. А что с тобой вообще?
– Это скучно.
– Ну ладно, а сколько тебе лет? Или об этом тоже нельзя?
– Мне реально восемнадцать, хотя на вид сорок. Быстро старею.
– А мне двадцать один.
– У-у! А на вид тебе все шестнадцать…
Он перекидывает фото на компьютер и начинает ей показывать отснятое через комп. Его граблевидные руки молниеносно прыгают по клавиатуре. Как отдельные существа. Кадры идут косо, в нервно перевернутых ракурсах, Дружанка едва узнает себя и не знает, нравится ли ей это. Как-то неожиданно. Она помнит себя бесцветную, бледную, почти стертую. А здесь – сжаты губы и вытаращены глаза. Лицо с опущенными веками перечеркнуто косичкой, и на фенечках звезды теплятся. Что это такое-то? Видимо, Федя не просто копирует натуру. Или приемы. Или глаза его ртутные видят иначе.
Время летит незаметно. За окном темнеет. Федор нервничает, чаще и чаще роняет предметы из трясущихся рук. Подумать только, впервые девушка в гостях. Однако, смелая.
– Сейчас я достану… сделаю… Бутерброды, кофе. Сейчас мы кофе… и ты пойдешь. Потом опять. Сейчас ты пойдешь. И так час, другой.
– А что? – спрашивает Дружана осторожно, – твои родители скоро придут?
– Нет, – говорит он, – не сейчас. Придет, может, психолог, но это свой человек. А может, и завтра.
– И ты… Один живешь и справляешься один?
– Да… В основном.
– А что ты так нервничаешь?
– Ну… я же не знаю, сколько мне осталось.
– А-а-а. Это не шантаж, надеюсь?
– Какой шантаж, шутишь.
Он открывает книжку и показывает ей страницу. «Синдром Гетчинсона-Гилфорда, или прогерия. Впервые открытая на планете Гамма Гидра IV в … году, болезнь старения была вызвана радиацией от кометы, прошедшей через атмосферу планеты, и уничтожила колонию ученых прежде, чем доктор Леонард Маккой смог найти способ борьбы с ней – адреналин, а не более современное средство – хироналин».
Дружана кусает губы.
– И что я должна?
– Да ничего!
Она ходит по его комнате, внимательнее разглядывает обстановку. Кровать высоковата, раскладная, на пружинах. Монитор поворачивается лицом и на кресло, и на кровать. На окнах жалюзи, полок много, книг мало. Диски. Все зеленое. Палас – как трава со слабой рябью одуванчиков. Одним словом, минимализм.
– Где же я буду спать?
– Что, не понял?
– Где я буду спать, если останусь?
– Кресло раскладное.
И удивление смывает гримасу злости с его лица. Ожидал он этого или нет? Возможно, но никогда бы не произнес вслух. А тут и она удивляется безмерно. Надо же телефон забыть дома. Нарочно, что ли?
Первые дни они не соприкасаются даже. Они передвигаются кругами, испуганно отдергивая руки, чтобы не столкнуться случайно. В ванную по очереди. Около хлебницы, около чайника – после вопросительного взгляда и кивка. Комната отца заперта, он уехал на время. Мать не с ними, она не знает состояния Феди. Она бы прибежала, наверно, но отец и сын не хотят. Может, сообщат ей, когда… Из клиники ходят в основном три