было что-то другое.
Его привлекло одно имя в афише.
«Виктория Рэй. Новая постановка. Голос Виктории.»
Он понятия не имел, кто она такая. Но его заинтересовало не имя, а голос.
Когда в зале погас свет, он выпрямился в кресле, инстинктивно напрягшись, как перед чем-то важным.
Сцена открылась.
И она вышла.
Она была чёрной тенью в свете софитов. Бархатное платье подчёркивало её хрупкость, но в осанке было что-то сильное, непоколебимое.
А затем она запела.
Мир дрожит на кончике ножа,
Люди верят в Бога, но во лжи,
Видишь, ночь уходит, не спеша,
Значит, снова выберешь – беги.
Кто ты? Кукла? Зеркало? Палач?
Ты хотел быть Богом? Ты не тот.
Голос мой, как призрачный маяк,
Остаётся в памяти, как грех и лёд.
Её голос был глубоким, низким, пробирающим до костей. В нём не было жеманства, привычного актёрского пафоса.
Она не играла.
Она жила внутри этой песни.
Когда Виктория пела, Малек забыл дышать.
И вдруг он понял – она не просто говорит о своей героине. Она говорит о себе. Она кричала, но никто её не слышал.
Когда занавес закрылся, в зале вспыхнул свет, и мир снова наполнился шумом.
Женщины поправляли свои платья, мужчины оживлённо обсуждали новости, официанты разносили шампанское.
Малек не пошёл в холл сразу.
Но когда он сел за стойку в баре, кто-то рядом негромко сказал:
– Вы тоже заметили?
Он повернул голову. Рядом сидел мужчина лет пятидесяти, с усталыми глазами.
– Что именно?
– Этот голос. Он был… слишком настоящий.
Малек приподнял бровь.
– Разве искусство не должно быть настоящим?
– Должно. Но сегодня люди приходят в театр не за искусством, а за иллюзией.
– Иллюзия – тоже искусство.
– Но не настоящее.
Малек усмехнулся.
– Вы правы. Но, возможно, мы ищем искусство в том, чего сами боимся.
Мужчина сделал глоток виски, посмотрел на сцену, где заканчивался антракт.
– Может, потому что реальность нас уже не пугает.
Когда спектакль закончился, Малек не ушёл.
Он вышел в холл, где стояла она.
Она курила, держа сигарету тонкими пальцами. Её взгляд был далёким, словно она ещё не вернулась из мира, где только что находилась.
Он подошёл ближе.
– Ты не похож на театрала.
Она сказала это, даже не взглянув на него.
– Может, потому что я им не являюсь.
Она усмехнулась, стряхнула пепел.
– Тогда зачем ты здесь?
– Искал ответы.
Теперь она посмотрела на него.
– В театре ищут иллюзии, а не ответы.
– Ты не похожа на иллюзию.
Она замерла.
На мгновение её лицо стало слишком серьёзным.
Но потом она улыбнулась.
– Ты странный человек.
– Я слышал это много раз.
Она затушила сигарету о пепельницу.
– И что ты хочешь узнать?
– Твою правду.
Она тихо рассмеялась.
Но в её смехе не было веселья.
– Если ты хочешь узнать правду, готовься к тому, что она тебе не понравится.
Он не ответил сразу.
Потом сказал:
– Я подвезу тебя.
Она покачала головой.
– Нет.
– Почему?
Она посмотрела в сторону улицы, где дома терялись в дымке, и огни ночного города едва пробивались сквозь туман.
– Потому что я не хочу, чтобы кто-то видел, где я живу.
Она развернулась и ушла.
Малек смотрел ей вслед.
И вдруг понял, что его интерес к ней стал чем-то большим. Чем-то, что он не сможет просто оставить. Чем-то, что изменит его жизнь.
Но тогда он ещё не знал, что запомнит этот голос навсегда.
Глава I. Маски и отражения
Утро в кабинете начиналось тихо. Малек не любил суету. Он сидел за массивным дубовым столом, задумчиво постукивая пальцами по крышке чёрной ручки Montblanc. На его столе всегда царил порядок: стопка бумаг, серебряная табакерка, чашка кофе с едва уловимым ароматом ванили.
Секретарь вошла бесшумно, как и всегда.
– Ваше досье, профессор.
Он поднял взгляд.
Мисс