лицо, глаза начала застилать кровавая пелена. Это конец, пронеслось в голове.
Варна держалась за чьи-то цепкие ручки. Всеми силами она пыталась отцепить их. Желание жить придавало ей сил. Если она не может оторвать этой цепкой хватки, нужно сделать что-то еще. Ощупью она стала пробираться по чьим-то рукам и дошла не то до меха, не то до бороды. Вот оно – шея! С остервенением она впилась своими пальцами в чью-то шею. Поначалу ничего не помогало. Нужно что-то еще, как-то сбить его с толку. Девушка начала раскачиваться из стороны в сторону, пока не шлепнулась на половицы. Теперь маленький душегуб был под ней и она начала душить его с большей силой, прибавив тяжесть своего веса, пальчики на ее шее стали разжиматься. Варна изо всех сил хватала ртом воздух. Она хрипела, но свою хватку не ослабляла. Ручонки вцепились в ее руки пытаясь освободится.
– Задушу, гаденыш. – просипела Варна.
– Пусти! – прохрипел ей в ответ невидимка.
Прямо на глазах в темноте начал проступать темный силуэт. Существо было косматым, на лице топорщилась борода. Темноту вокруг разрушал свет зеленых глаз. Они словно два огромных светлячка освещали получеловеческое лицо и пространство вокруг. Перед Варной сидел маленький мужичок, только черты его были более дикими, звериными. Рот был наполнен широкими, как лопата зубами, некоторые из которых отсутствовали. Улыбка домового была поистине зловещей. Облачен он был в красную рубаху и широкие светлые штаны.
– Пусти, блудница, проклятая!
– Отпущу, если слово дашь, что более меня не тронешь.
– Так и быть, девица, не трону, отпусти старика!
Варна расслабила руки, мужичок вцепился в пострадавшее горло.
– Чуть со свету, блудница, не сжила.
– Какая я тебе блудница?
– А кто же? Пол ночи тебя в доме нет.
– И что? Ты кто вообще такой?
– Домовой! Али не признала? Кому как ни мне знать, что в доме неладное делается.
– Так это ты наши с отцом вещи воруешь?
– Не ворую, а прибираю, что у вас лежит не на месте. Если вещи нету места, то я ей его нахожу. К тому же я их возвращаю.
– Возвращаешь, да, тоже мне. Пока мисочку молока и ломоть хлеба не принесешь тебе, да слезно не попросишь, нечего и пытаться пропажу найти.
– А это плата за вашу непутевость. Нечего вещи раскидывать.
– Я уж думала мне мерещится, что молоко отпито, а хлеб погрызен. Думала может мыши, а это все и правда ты.
– Что сказать, харчи разнообразием не отличаются, да я благо не брезгливый.
– Зачем душил меня?
– А чтобы знала почем стоит по пол ночи с парнями хаживать.
– Не твое это дело!
– Как не мое, ты как благодарная дочь должна в избе сидеть косы расплетать, да спать почивать, а не ходить позориться на все село. Ведь я же тебя знаю, не похоже это на тебя. Хорошо еще дурного не случилось, а то как пить дать может и задушил бы тебя вовсе, я мужик строгий. Вот зачем ночью ушла?
– Много ты знаешь. А не знаешь, что