Аки, мне дали главную роль!
Я ждала, что она объявит об этом за ужином, но она ничего такого не сделала, а быстрее обычного проглотила свою порцию маминого оказу, жаркого из свинины и тофу.
– Почему ты ничего не сказала маме и папе? – спросила я, когда мы обе были в постели.
– Боюсь сглазить. Или переволновать маму.
Это и вправду стоило учесть, поскольку с мамы бы сталось, болтая по телефону либо “случайно”, столкнувшись в Маленьком Токио или на рынке с тем или этим, растрезвонить о наших последних успехах – верней говоря, о достижениях Розы. Я не обижалась, что не являюсь предметом маминого хвастовства. Оставаясь вне поля видимости, ты вправе быть заурядной.
Мы с Розой каждый вечер репетировали. “Одно яйцо” Бабетт Хьюз – это одноактная комедия, что меня удивляло, потому что сестра моя была не из шутниц. В пьесе занято три актера, а действие происходит в кафе – посетитель, посетительница по имени Мэри и еще официантка.
По мере того как я зачитывала реплики то за мужчину, то за официантку, мне делалось все ясней, что посетители вздорят из-за чего-то большего, чем просто яйцо на завтрак. Во всем этом ощущался некий любовный накал, меня настораживающий.
– Ты думаешь, это нормально, что тебе дали играть Мэри? – спросила я наконец.
– А почему нет?
– Не знаю.
Выразить свои опасения словами я не могла. Мы все привыкли к неписаным правилам и табу. Мы ими дышали. Они витали в воздухе наших домов, школ и церквей. В Калифорнии японцы не имели права жениться на белых, и я чувствовала, что выбор Розы на роль Мэри являет собой подрывной акт со стороны руководителя драмкружка. Я и радовалась, и боялась за Розу; настойчиво требуя, чтобы с ней обращались так же, как и с любым другим, она могла навлечь на себя неприятности.
Примерно за неделю до спектакля Роза вошла в нашу комнату с глазами не яркими, как обычно, а красными и опухшими.
– Что не так? – спросила я, и желудок скрутило в предчувствии неприятностей.
– Все так. Кто сказал, что что-то не так? – огрызнулась она.
Она больше не просила меня порепетировать, а сценарий исчез из нашей комнаты.
В вечер спектакля Роза сказала, что ей нужно к Дорис Мотосима, распланировать сбор средств для школьного клуба по интересам.
Я не могла усидеть на месте и повела Расти прогуляться до самой школы. Наш актовый зал был без окон, поэтому я прокралась в вестибюль, но одна из билетерш, старшеклассница, вроде Розы, остановила меня и сказала, что с собаками нельзя. Я все-таки схватила программку и, выйдя на улицу, прочла, что Мэри играет Салли Фэйрклот, а Роза – официантку. Привязав Расти к дереву рядом с актовым залом, я вернулась в вестибюль.
– По-моему, здесь ошибка, – сказала я билетеру, который, как мне помнилось, пел в школьном хоре. – Моя сестра играет Мэри, а не официантку.
Парень только плечами пожал. Для него это был пустяк, не стоило разговору. Убедившись, что толку от него нет, я заняла место в заднем ряду. Зал был заполнен