Белый шум. Виктор Меркушев

в поток познания подлинной действительности и могу очистить своё сознание духовным приумножением. Однако я считаю себя «одним из малых сих», как неспособным быть призванным, так и лишённым способности к пробуждению рассудка.

      Библиограф так и не успел внимательно рассмотреть, с кем же из собравшихся он вёл такой продолжительный разговор. А когда попытался выяснить это, то обнаружил, что перед ним только поросшие мхом и растениями-эпифитами вырванные непогодой древесные комли. Такое уже случалось с ним во время блужданий по приамурской тайге, разве что на этот раз спасительный ручеёк струился тут же, между дремучих корней сосны, прямо на месте недавнего костерка.

      Наверное, в такой мир сумел заглянуть Сиддхартха Гаутама, будущий Будда Шакьямуни, прежде чем осознать природу реальности, пробудившись от сна неведения. Библиографу вспомнились строки из «Уттаратантры», где утверждалось, что просветление наступает внезапно, подобно стремительному удару молнии. Сравнение, пожалуй, вполне уместное, поскольку взгляд за полог повседневности в идеальный мир бесповоротно ниспровергает все привычные представления и предписания здравого смысла. В этом идеальном мире невозможно сохранить за словами их прежние значения, поскольку все наличествующие образы не порождены сознанием человека, а обусловлены помыслами Творения. Прилагательные неспособны отражать свойства предметов в силу отсутствия привычных установлений ценностного характера – здесь неуместны критерии пользы и красоты, а категории добра и зла не наделены практическим смыслом. Существительные лишены оценочных определений и формальных признаков, поскольку могут вмещать в себя неизъяснимые для человеческого разумения образы.

      Глаголы же, которые по своей природе обозначают действия, неисполнимы в принципе, так как в этом мире ничего не происходит, да и время здесь носит весьма условный характер, либо его попросту – не существует.

      Ручеёк, столь надёжный проводник в прошлом, теперь был решительно бесполезен. Когда одна калейдоскопическая картина меняет другую, меж ними не предполагается качественных различий. Поэтому библиографа больше не удивляло стремление «стоящих на пути истины» избавиться от желаний. Когда любая прихоть принимает образ совершенной идеи и может быть визуально представлена, становится бессмысленным сам институт желаний, погружённый в немую пустоту и бесцветность. Это в материальном мире желание – есть инструмент воли, подобный сжатой пружине «тревожных чувств и мыслей сумасбродных». А здесь – ничего не значащая обманка сознания, не успевшего ещё перейти в режим безличного Абсолюта, в котором заключено всё сущее и потому лишённое человеческого измерения.