которые окончательно разрушили его устои. После семидесяти одного года таких испытаний, возможно, слишком много требовать от человеческой слабости, чтобы внезапно, без подготовки, сказать униженному народу: «Встань, иди и будь достоин свободы».
Свобода – это плод хороших политических нравов; она основывается на честных институтах; её нельзя схватить за волосы, как это делают с Удачей, о которой поют греческие поэты; её нужно подготовить, заслужить, добиться. Так же, как не бывает атлетов без ежедневной гимнастики, как не бывает солдат, способных вынести тяжесть оружия и тяготы войны, без постоянных упражнений, так и для того, чтобы страна была свободной и сохраняла свою свободу, необходима регулярная практика, политическое воспитание, привычка к гражданской жизни и её борьба, постоянное чувство ответственности и забота об общем благе; необходимо, чтобы каждый гражданин бодрствовал, думал, действовал в пределах своих прав и обязанностей; необходимо, чтобы каждое сердце было наполнено тем искренним, спокойным, бесшумным патриотизмом, который не является ни возвышенным усилием, ни минутным порывом, но который циркулирует, как сок в крепком дереве, или здоровье в сильном теле.
Те, кто искренне любит свою родину, кто каждый день трудится ради неё, пусть даже в самой скромной мере, кто ревностно относится к её интересам, её институтам, её чести, кто созерцает её с тем удовлетворением совести, которое является моральным благополучием, – только такие люди способны быть свободными. Для такого народа свобода – больше, чем награда, это справедливость. Но народы, предавшиеся роскоши, алчности, изнеженности, которые, чтобы лучше заниматься своими частными делами или удовольствиями, отреклись от своих прав и вручили меч в руки одного господина, узнают слишком поздно, чего это стоит, и слишком поздно захотят сбросить ярмо рабства, которое является лишь выражением их собственной трусости. После двух поколений не остаётся ни традиций, ни примеров, ни мужества: зрелые люди хуже стариков, молодёжь хуже зрелых людей. Рабство – сестра сладострастия; если у них и нет одинаковых причин, они производят одинаковые эффекты. На этом ложе, полном блеска и очарования, на котором возлегают, суставы деревенеют, мышцы теряют упругость, поясница слабеет. Когда позже появляется опасность, уже невозможно подняться или действовать. Напрасно оборачиваются, напрасно зовут на помощь другие силы – помощи больше нет, опоры больше нет, оружия больше нет. Эгоизм господина, равный эгоизму тех, кто бросил на него бремя своих обязанностей и прав, действовал с огромной силой. Он развязал, оторвал, извратил, разрушил всё, что было связано с политической жизнью; институты, служившие опорой, постепенно были искажены или уничтожены. Административная жизнь заняла место политической; огромная машина раскинула над страной свою искусную, сложную сеть, которая поглощает всё, заменяет собой всё и подчиняется одной руке. Эта